— Я слышала, вы собираетесь вернуться в Аль-Андалус, — обратился хозяин крепости к маврам.
Авраам закусил губу, но Мириам решительно помотала головой.
— Мы не бросим вас на произвол судьбы! — сказала Мириам и стала теребить пальцами прядь бронзовых волос, выбившуюся из-под покрывала. Она уже отвыкла от одеяний придворных дам, но в этот день демонстративно не стала надевать шаровары, покрывало и развевающееся платье из парчи. С отъездом графа Мириам перестала быть предсказательницей. — Я знаю, что вы вините меня в поражении под Мюре, хоть это и не была моя ошибка. Но я не трусиха, а здесь ценен каждый человек.
Хозяин крепости фыркнул.
— Вы считаете себя рыцарем? — язвительно спросил он.
Мириам сверкнула на него глазами — что теперь, без покрывала, было возможно.
— У нас, женщин, также две руки, — заметила она, — если до этого момента вы на это не обращали внимания. Ими мы можем таскать камни и укреплять стены крепости, как и вы. Мы можем варить смолу и, представьте себе, мы даже смогли бы вылить ее на захватчиков. Мы можем управлять катапультами…
— У нас нет катапульт, — проворчал Монтальбан. — Требушеты и катапульты годятся для атаки, не для обороны.
— Их можно построить! — заявила Мириам.
— У нас нет и мастеров для постройки орудий, — отозвался хозяин крепости.
Мириам покрутила в руках свою астролябию. Постепенно в ней закипала ярость.
— Монсеньор, я делаю вычисления с помощью этого прибора с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Я черчу карты звездного неба. И вы на самом деле считаете, что я не смогу вычислить траекторию полета пушечного ядра, а также вес и высоту, необходимые для точного выстрела из деревянного орудия? А парочку столяров вполне можно отыскать.
Соломон улыбнулся.
— Я также могу помочь, — мягко произнес он. — Если вы не доверяете госпоже Айеше…
Мириам бросила на лекаря свирепый взгляд.
— И к тому же… — подала голос Женевьева. Она говорила не так громко, как обычно, и не звонко, а сдавленно, глухо и едва слышно, словно находилась где-то не на земле. — Кроме того, мы можем нанять мастеров. У нас… у нас есть деньги…
Женевьева как ни в чем не бывало достала из кармана кошель. Пьер де Монтальбан растерянно смотрел на набитый золотыми монетами мешочек.
— Женевьева! Это ведь целое состояние! Откуда…
— Не спрашивайте! — Мириам покачала головой.
Но Женевьева с гордостью ответила:
— Вы отправили меня, отец, ко двору графа, чтобы я выполнила свой долг и перед графом, и перед моим народом, и я сделала все возможное. Теперь же дело за вами. Защитите крепость!
Глава 4
— Я все еще хорошо помню, как основывали эту деревню! — воскликнула Герлин.
Она явно растрогалась при виде аккуратных крестьянских домиков и плодородных полей, расположившихся на месте букового леса между Лауэнштайном и границей епископства Бамберг. Когда двадцать два года назад она прибыла в Лауэнштайн, на этом месте рос густой лес, который пересекали узкие тропы, мало напоминающие дороги. Дитрих, ее первый супруг, старался поддерживать их в достойном состоянии, но растительность захватывала тропы быстрее, чем работники успевали их расчищать. Поэтому граф не отказал молодым крестьянам, вторым и третьим сыновьям, которых в родных деревнях не ждало наследство, когда они попросили выделить землю для нового поселения. В честь недавно родившегося наследника они назвали новое поселение Дитмарсдорф. Сперва из-за новой деревни возникли некоторые споры с епископом Бамберга. Однажды деревню даже разрушили. Поэтому сегодня Герлин была чрезвычайно рада видеть ее процветающей. Крестьянин Лоисл, предводитель тогда еще молодых поселенцев, а теперь гордый глава деревни, с радостью принял бывшую хозяйку крепости и Дитмара. Однако не только крестьяне Дитмарсдорфа радовались приезду Герлин.
На самом деле осаждающим Лауэнштайн не приходилось жаловаться на недостаток трофеев, причем им не нужно было сжигать и грабить, чтобы получить десятину с жителей окрестных деревень. Хоть на самом деле они по праву принадлежали хозяину осаждаемой крепости, но после начала осады главы деревень один за другим добивались приема у прежней справедливой хозяйки. Крестьяне и ремесленники графства Лауэнштайн перешли на сторону Дитмара и Герлин — они никогда не были довольны правлением Роланда.
— Они оставляют нас без нитки, госпожа! — рассказывал всегда открытый Лоисл. — Они не спрашивают, кто может заплатить десятину, а кто нет. — Обычно выплату налогов отсрочивали, если крестьянин, не имевший долгов, терпел нужду, или же и вовсе освобождали его от них. — Они забирают все, что им нужно, вернее то, что хотят. А если мы не можем выплатить, они грозятся забрать еще и наших жен и дочерей, а ведь мы не можем сопротивляться. Нет, госпожа, если вы нам пообещаете защиту, лучше мы отныне будем платить налоги вам!
Герлин тут же стала вести записи в хозяйственной книге и в сопровождении супруга ездила по деревням, чтобы осмотреть хозяйства и установить размеры налогов. Герлин хотелось, чтобы Дитмар также присутствовал при этом.
— До сих пор юноша учился лишь сражаться, пришло время узнать, как следует управлять графством! — заявила она. — Но он увиливает от этого всеми способами.
Флорис не был так строг.
— Он ведь не может разорваться, — успокаивал он жену. — А рыцари хотят, чтобы их предводитель находился с ними, иначе слабеет дисциплина. Большинство из них настоящие драчуны, кто-то должен следить, чтобы они не перестарались, устраивая разборки.
Осада Лауэнштайна длилась уже более года, но до сих пор дело так и не дошло до серьезных сражений. Роланд засел в крепости — ведь он не один год копил припасы, и на территории крепости были источники воды. Разумеется, его рыцари скучали, равно как и рыцари Дитмара. Осажденные то и дело организовывали вылазки: рыцари вели горячие словесные перепалки, а затем дело доходило до вооруженных столкновений. Это вовсе не были бои не на жизнь, а на смерть, и они не имели стратегического значения. Зачастую они напоминали поединки на турнире, лишь сражались острым оружием. Но когда противник был ранен или лежал на земле побежденный, его не добивали, а, насмехаясь и издеваясь над ним, отпускали без преследований, однако предварительно отобрав у него лошадь и доспехи. В основном такие столкновения происходили между одиночными рыцарями или в крайнем случае это были стычки между небольшими группами противников. Однако даже в таком случае сражались по-рыцарски. Трусость считалась значительным проступком, даже преступлением против рыцарских добродетелей.
Дитмар закрывал глаза на эти стычки и был в этом отношении одного мнения с Рюдигером и Флорисом. Юным рыцарям нужно было сражаться, они радовались трофеям, и к тому же можно было судить о силе рыцарей Роланда.
— Как и следовало ожидать, — заметил Рюдигер, наблюдая за очередным столкновением, — в крепости обосновались не те, кто составляет гордость рыцарства, но мужественные воины, которые неплохо сражаются.
