– А земли адмирала Колона? – спросила я. – Разве там нет золота?
– Этот шарлатан? – Отец шумно выдохнул уголком рта. – В Новом Свете, как он его называет, ему не удалось найти ничего, кроме горстки кишащих москитами островов. Возможно, он и заслужил титул за открытие земли за океаном, но есть ли там золото – пока неизвестно.
Я восхищалась тем, насколько различались характеры моих родителей. Для матери Новый Свет Кристобаля Колона представлял собой тысячи языческих душ, ожидавших слова Божьего; для отца же он означал лишь чрезмерные расходы, которые следовало бы направить на защиту Испании.
– Только матери про это не говори, – подмигнув, добавил он, словно прочитав мои мысли. – Она мне голову оторвет. Она убеждена, что однажды Колон найдет город с вымощенными золотом улицами, на которых толпы дикарей требуют Сиснероса и его молитв.
Я рассмеялась, впервые за несколько недель почувствовав, как тревога оставляет меня.
– Вот так-то лучше, – одобрил отец. – Такой я и хочу тебя видеть. Тебе следует почаще смеяться, дочь моя. Полезно для твоей души. – Он помолчал. – Теперь ты понимаешь, почему этот брак столь важен?
– Да, понимаю. Взяв меня замуж за Филиппа и выдав его сестру за Хуана, Габсбурги поддержат нас, и Франции придется договариваться с нами, вместо того чтобы просто объявить войну.
– Верно. Кто же сможет лучше научить фламандского эрцгерцога жизни в этом мире, чем ты?
Я с трудом подавила желание поступить так, как хочет отец. Хоть я и надеялась на облегчение, передо мной стоял трудный выбор.
– Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь Испании, – рискнула я.
– Да, но тебе вовсе незачем приносить себя в жертву. Мы найдем тебе мужа-испанца, а пошлем… кого ты предлагала? Ах да – твою сестру Марию. Она тоже инфанта, и, как ты говорила матери, Филипп даже не заметит разницы.
– Мария? – Я закатила глаза. – Да она вообще ничего в этих делах не смыслит. Она попытается утешить Филиппа псалмами и вышиванием и в конце концов утомит его до смерти.
Отец усмехнулся:
– Следует понимать, что ты все же хранишь тайную привязанность к нашему прекрасному эрцгерцогу?
– Ха, да он ничего для меня не значит. – Я взяла отца за руку. – Но я сделаю это ради Испании, папа. Ради Испании я выйду за него замуж.
– Madrecita?.. – прошептал он, целуя меня в губы. – Сегодня ты дала мне немалый повод для гордости.
Когда мы вошли в галерею, мать, сидевшая в кресле, подняла взгляд. Исабель и Мария шили рядом; у их ног Каталина играла клубком с рыже-черным котенком.
– А, вот и вы, – сказала мать. – Хорошо погуляли? Иди к нам, Хуана. Твой отец даже не успел помыться и переодеться. Отпусти его к оруженосцу. Потом поужинаем всей семьей в моих покоях, хорошо?
Кивнув, я направилась к креслу, взяла пяльцы и начала вдевать нитку в иголку.
– Ну? – прошипела Исабель, наклонившись ко мне. – Собираешься выходить замуж или нет?
– Да, собираюсь, – прошептала я в ответ. – И не желаю больше слышать об этом ни слова до самой свадьбы.
Глава 4
Колокола Вальядолида звонили в унисон, эхо отдавалось в нависшем над головой небе, возвещая о дне моего официального обручения. Я сидела посреди своих покоев в casa real
[9]
в окружении дам, нервно перебирая юбки и ожидая своего сопровождающего, статного красавца дона Фадрике: этот кастильский адмирал, из самых верных сторонников моей матери, когда-то сражался за ее вступление на престол.
– Похоже, я опаздываю. – Я поднялась с кресла.
– Его превосходительство скоро будет, – ответила донья Франсиска де Айяла, из числа замужних подруг невесты. – И если вы, ваше высочество, не будете сидеть спокойно, ваше платье к тому времени безнадежно помнется.
Я едва сдержалась, чтобы не возразить ей. Сегодня было не время проявлять свой нрав. Мне предстояло формальное обручение по доверенности: священная клятва должна была соединить меня, по крайней мере на бумаге, с мужчиной, которого я не знала.
Филипп отсутствовал. Мать сообщила мне, что принц никогда сам не приехал бы за невестой, поскольку королевская жена – если только она не правящая королева – должна жить в стране своего мужа. И все же мне это не нравилось. Что же он за мужчина, если даже не счел нужным явиться на собственное обручение?
Впрочем, особо предаваться размышлениям я не стала. Мне хотелось, чтобы церемония прошла без единого изъяна. Отвернувшись от доньи Франсиски, я подозвала девушку с темно-рыжими волосами, сидевшую у окна:
– Беатрис, не могла бы ты ослабить мой корсет? Я чувствую себя словно связанная курица.
Улыбнувшись, Беатрис де Талавера подошла ко мне.
Мне она понравилась сразу же, как только ее назначили на службу, и была единственной из моей новой прислуги, к кому я испытывала хоть какую-то привязанность. Беатрис была моложе меня на год, и ее характер вполне соответствовал ее живой внешности, темным глазам под изогнутыми ресницами, стройной и изящной фигуре. Будучи племянницей маркизы де Мойя, главной дамы и близкой подруги моей матери, Беатрис обладала необходимым для королевской фрейлины происхождением и опытом, а также здравым умом, которого многим из них недоставало.
Ловко действуя пальцами, она ослабила завязки моего корсета.
– Так лучше, mi princesa?
Я наклонилась ближе к ней:
– Вряд ли это вообще волнует того толстого фламандца, которого прислал мой будущий муж. Похоже, его заинтересовала бы лишь бочка пива.
Беатрис хихикнула, поворачивая меня к зеркалу:
– И все же могу поклясться, что старый толстяк-фламандец никогда не видел столь прекрасной невесты.
После долгих часов, пока меня наряжали, я еще не успела на себя взглянуть и теперь восхищенно уставилась на свою стройную фигуру в изысканном платье: расшитый жемчугом корсаж, рукава с фестонами, юбка из серебристого дамаста. Шею мою украшал большой рубин, который мне подарила мать, – из немногих, оставшихся не проданными или заложенными ради войны. С чепца опускалась серебристая вуаль, скрывая мое бледное как смерть лицо. Окрашенные золой и хной в греховно-рыжий цвет волосы падали на плечи, подчеркивая мою девственность.
– Святые угодники, – прошептала я. – Я едва себя узнаю.
– Фламандец тоже вас не узнает. Он решит, будто сама Дева Мария спустилась с небес.
– Ну, если он примет меня за Деву Марию, может, хоть не ошибется так же, как наш посланник во Фландрии во время обручения моего брата.
Мы рассмеялись, вспоминая, как испанский посол в Брюсселе, символически возлагая обнаженную ногу на эрцгерцогиню Маргариту, расстегнул на панталонах не ту пуговицу и непристойно оголился перед всем фламандским двором. Смех помог мне снять нервное напряжение, и когда почти тут же торопливо вошла донья Ана, похожая в новом бархатном платье на куропатку, я одарила ее улыбкой.
