– Беатрис, – прошептала я, – как ты считаешь, я обвенчана перед Богом?
Беатрис на мгновение перестала расчесывать мне волосы и поймала в зеркале мой взгляд.
– Вам нечего стыдиться, ваше высочество. Вы обвенчаны. А то, что доньи Аны с ее вороньей стаей здесь нет – даже к лучшему. Они не испортят вам ночь. Могу поклясться, они притушили бы страсть даже самого Люцифера.
– Ты неисправима, – усмехнулась я.
– Я говорю то, что вижу. Вы его жена, он ваш муж, и дело с концом. – Она наклонилась ближе. – А если вы с прекрасным эрцгерцогом проделаете то, что естественно для супружеских пар, еще до конца года сможете стать матерью принца.
Невольно вздохнув, я ущипнула ее за руку. Беатрис подмигнула мне и повернулась к застывшей с подушкой в руках Сорайе:
– Эй, ты! Чего стоишь развесив уши? Застилай простыни. Его высочество эрцгерцог может появиться в любой момент и…
Она замерла. Замерла и я, услышав отдающееся эхом в коридоре непристойное пение. Беатрис снова начала возиться с моими волосами, приглаживая огненные кудри, но я отстранила ее:
– Я отлично выгляжу.
Но взглянуть в зеркало больше не было сил. Сердце отчаянно колотилось в груди.
В дверь постучали. Мы с Беатрис переглянулись. Стук раздался снова, на этот раз громче. Мы не двигались с места. В дверь ударили еще четыре раза.
– Пресвятая Дева, – проговорила я. – Лучше открой, пока не выломали дверь.
Вошли Филипп и еще трое – раскрасневшиеся от вина, в расстегнутых до пупка рубашках. Один из них игриво ухватил Сорайю, и Беатрис тут же метнулась к нему. Остановив ее, я подошла к идиоту и ударила его по руке.
– Что значит это вторжение? – вопросила я тоном, которым могла бы гордиться донья Ана.
Похоже, они не замечали, что под халатом я вся дрожу.
– Таков фламандский обычай, – ухмыльнулся худощавый, пытавшийся приставать к Сорайе. – Любим смотреть, как новобрачные ложатся в постель. Если, конечно, не хочешь, чтобы мы сперва обновили ее сами, красавица.
Остальные расхохотались. Они что, и впрямь забыли, к кому обращаются? Я посмотрела на Филиппа:
– Ваше высочество, ваши обычаи пока не стали моими. Прошу вас отослать этих господ.
– Конечно, – кивнул Филипп. – Вон отсюда, господа.
С горестными стонами мужчины вышли, громко топоча. Беатрис шагнула ко мне, но Филипп сказал:
– Ты и девушка – тоже. Я хочу остаться наедине с моей женой.
Присев в реверансе, Беатрис взяла разгневанную Сорайю за руку и повела в переднюю.
Дверь закрылась. Легкий сквозняк погасил свечу у кровати.
Когда мы остались одни, Филипп показался мне просто огромным, великаном с похожими на тарелки ладонями. Я с тоской подумала о покоях, которые делила с сестрами, где мы перешептывались в темноте под тихий храп спящих на соломенном тюфяке фрейлин. Что я должна была сделать? Чего он от меня ждал? Перебрав в уме множество данных мне полезных советов, я вспомнила, что мать всегда предлагала отцу кубок вина, когда он возвращался после долгого отсутствия.
– Не хотите ли вина, ваше высочество? – едва дыша, спросила я.
– Думаю, с меня хватит, – тихо рассмеялся он. Его рука потянулась ко мне. – Иди сюда.
Я попятилась, чувствуя, как пересохло во рту. Его пальцы ухватили меня за запястье и потянули к себе. Он наклонился ко мне, но я отвернулась.
– Прошу вас, ваше высочество, – прошептала я. – Я боюсь.
– Боишься? – Филипп помедлил. – Не думал, что ты способна на подобные чувства, моя огненная принцесса.
Кончики его пальцев ласкали мое запястье, будто перышко, и мне тут же показалось, словно рядом вспыхнули тысячи жаровен.
– Ну да. – Он улыбнулся, пристально глядя на меня. – Ты вовсе не боишься. Ты просто не уверена в себе. Но ведь ты же чувствуешь, моя милая Хуана? Чувствуешь, как я тебя желаю?
Сердце мое стучало, словно копыта несущихся галопом лошадей. Я судорожно вздохнула, не в силах пошевелиться. Другая его рука скользнула к моей талии, расстегивая украшенную драгоценными камнями пряжку халата, который соскользнул с плеч, легкий, словно крылья.
– Mon Dieu,
[16]
– выдохнул Филипп, – ты еще прекраснее, чем я представлял. – Он поднял взгляд. – А я, моя инфанта? Как по-твоему – я прекрасен?
Я не могла произнести ни слова, но мое молчание стало для него ответом. Широко улыбнувшись, он потянул запутавшиеся завязки своей рубашки.
Внезапно обретя уверенность, я отвела в сторону его пальцы и стала распутывать узлы. Чувствуя на лбу его горячее дыхание, раздвинула льняную ткань. Его грудь засияла в пламени оставшейся свечи. Я осторожно положила ладони на его кожу, восхищаясь ее гладкостью и крепостью мышц. Филипп застонал. Веки его затрепетали и опустились, и тут же вся моя смелость исчезла так же, как и появилась. Я растерянно отступила назад. Что я делаю? Он наверняка сочтет меня такой же распущенной, как полагала донья Ана.
– Нет. – Филипп снова сжал мою руку. – Не останавливайся. Обещаю, я не сделаю тебе ничего дурного.
Притянув меня к себе, он погрузил пальцы в мои волосы и отвел их назад с висков. Я почувствовала, как что-то твердое уперлось мне в ногу, и мне вдруг захотелось увидеть, что делает мужчину мужчиной.
Филипп прижался губами к моим. На этот раз его поцелуй был жарким и требовательным. Наконец я сделала то, чего хотела с того самого момента, когда впервые его увидела, – обхватив руками за плечи, прижалась к нему всем телом, чувствуя, как он развязывает тесемки моей ночной сорочки.
Врожденный язык наших тел взял верх. Мои руки страстно блуждали по его торсу, находя укромные места, прикосновение к которым заставляло его вздрагивать и стонать. Навалившись на меня, он стянул через голову мою сорочку, которая опустилась смятым облаком на пол.
Прежде мне не приходилось стоять обнаженной ни перед кем, кроме моих фрейлин, но стыда я не ощущала. Я знала, что у меня прекрасное тело, высокие твердые груди, стройная талия и тренированные годами верховой езды ноги. Взгляд Филиппа подтвердил мои мысли. Наклонив голову, он ласкал меня губами. Никогда прежде я не испытывала такого наслаждения. Я откинула голову назад, и губы его переместились ниже, возбуждая неведомый голод.
Едва слышный внутренний голос пытался предупредить меня, что на самом деле все должно быть иначе. Мне следовало ждать Филиппа в постели, а ему – задуть свечи и лечь рядом со мной, не снимая рубашки. Потом – краткий миг боли, и все. Нашей целью было зачать ребенка, а не разжигать в своих телах огонь, который, казалось, мог пожрать нас обоих.
Но желание, которое он пробудил во мне, уже невозможно было погасить. Он приподнял меня за талию, и я в диком экстазе обхватила его ногами. Наши тела слились в первобытном танце. Что-то шепча и обжигая жаром мои бедра, он опустил меня на постель.
