Дрессер подошел и взял ее похолодевшие руки в свои, большие и теплые.
– Да, он поистине омерзителен, а вы такая же его жертва, как и ваш супруг. – Подняв Джорджию с дивана, Дрессер сказал вдруг: – Я нарушаю свое слово! – И крепко обнял ее.
Еще некоторое время она дрожала, но вот тепло его тела согрело ее, и она прильнула к нему всем телом. И тут она решила все.
– Дома, – прошептала она.
Дрессер нежно погладил ее по спине.
– Ты хочешь домой? Куда именно?
Она подняла лицо и взглянула ему в глаза.
– Нет. Ты мой дом.
Дрессер склонился и бесконечно нежно поцеловал ее. И Джорджия ответила на поцелуй, словно черпая в нем силу и вновь становясь собой.
Вдруг она отстранилась от Дрессера.
– Я тоже нарушаю свое слово. Увы, я законченная эгоистка, но хочу, чтобы ты всегда был со мной. Мне нужно, чтобы ты всегда был рядом, чтобы ты был моим мужем и самым драгоценным моим другом. Пожалуйста!
Она увидела в его глазах и радость, и обещание, и блаженство.
– Это я должен умолять тебя. Но мне нужно сначала кое-что тебе рассказать.
– Рассказать? Ты меня пугаешь.
– Мне надо кое в чем тебе сознаться. – Он подвел Джорджию к кушетке, настолько маленькой, что сидеть на ней можно было, лишь тесно обнявшись. – Ты наверняка недоумевала, почему твоя матушка задумала эту фальшивую помолвку.
– Ну… она подыгрывала отцу, желающему во что бы то ни стало сохранить Фэнси Фри.
– Ты права. Правда, игра не совсем такова, как ты подумала. Да, твой отец решил во что бы то ни стало сохранить Фэнси Фри и взамен предложил мне тебя.
– Что? Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Тогда, в Эрне, сразу после скачек, он предложил мне взять тебя в жены, с богатым приданым, – в обмен на Фэнси Фри.
– Нет, не могу в это поверить!
– Разве я стал бы тебе лгать? Тогда он попросил тебя спуститься к обеду лишь затем, чтобы я увидел «товар лицом».
Джорджия в ярости вскочила с кушетки.
– Он не имел никакого права так поступать! Я свободна и имею право выйти замуж за того, кого сама изберу.
– Видимо, твой отец иного мнения.
– Он ошибся! – почти прорычала Джорджия. – О, как он мог?
– Не злись чересчур сильно. Полагаю, он был слишком обеспокоен твоей судьбой. Тогда ты многого не знала и не была в состоянии осознать масштаб скандала вокруг твоего имени, но твои родители прекрасно все понимали. Они боялись, что высший свет будет к тебе чересчур жесток. И возможно, их волновало твое поведение в будущем. Твой отец очень рассчитывал на мою выработанную на службе способность обуздывать непокорных…
– Обуздывать?
– Знаю, знаю. В тот момент я испытал сильнейшее искушение влепить кулак в его толстый нос.
Вообразив эту картину, Джорджия сдавленно хихикнула. Дрессер улыбнулся:
– Его наверняка ввело в заблуждение мое лицо – я кажусь куда более свирепым, чем на самом деле.
Джорджия все еще была отчаянно зла, но уже пыталась шутить:
– Легко могу себе представить эту картину. Папенька полагает, будто он сам Господь Бог – по крайней мере в том, что касается его семьи. И не важно, сколько лет его чадам и какой титул они носят. Стало быть, чтобы спасти от позора, меня надлежало выдать за злобного тирана, который заточил бы меня в девонских пустошах и жестоко наказывал за неповиновение.
– Притом за того, кто ввиду своей бедности прельстится твоими деньгами.
Джорджия прищурилась:
– И ты, разумеется, прельстился? Пустился во все тяжкие, лишь бы заполучить солидный куш?
– Только не выдумывай лишнего! Я прельстился тобой, в этом сознаюсь. Меня потрясла твоя красота и тотчас же сразила твоя доброта. Ведь ты при первой встрече взглянула мне в лицо не дрогнув.
– Обнаружить испуг было бы позором.
– Понимаю. И все же не многие на твоем месте смогли бы так. Я приехал в Эрне, увидел тебя и был покорен, но и мечтать не мог о таком сокровище и никогда не взял бы тебя в жены против воли – даже если бы отец нашел способ тебя принудить. – Он вновь привлек к себе Джорджию. – Но я с радостью женюсь на тебе, любовь моя, сразу же, как только ты увидишь Дрессер-Мэнор.
– Почему?
– Это не Брукхейвен, Джорджия. Это обветшалое поместье, оно в полнейшем запустении. Ты должна понимать, на что идешь, выбирая меня в мужья.
Джорджия была напугана и даже не пыталась этого скрыть, однако сказала:
– Тогда поедем туда, и как можно скорее. И если там предстоит много работы, то мы решим, с чего лучше начать.
Дрессер нежно прижался щекой к ее волосам:
– Надеюсь, ты не переменишь своего мнения, когда увидишь все своими глазами. – Вдруг он отстранился, держа ее за руки, потом и руки отпустил. – Надеюсь, вслед за всем этим безумием настанут безмятежные дни и ты сможешь спокойно принять решение, без страха и тоски.
– Какой ты благородный, – жалобно сказала Джорджия. – Моего решения ничто не переменит. Видишь ли, вся беда в том, что я жить без тебя не могу, ужасный ты человек, и если нам предстоит жить в хлеву – да будет так!
Засмеявшись, Дрессер подхватил Джорджию и закружил в воздухе, но она нечаянно задела носком туфельки вазу, которая, пролетев по воздуху, метко угодила прямо в оконное стекло.
Он бережно опустил Джорджию на пол, и они уставились друг на друга, словно нашкодившие школьники. Заслышав шаги, Дрессер стремительно распахнул двери, и в комнату вбежала служанка, а следом чета Торримонд.
– Примите мои глубочайшие извинения, – сокрушенно произнес Дрессер, взглядом моля Джорджию о помощи.
– Он сильно разозлил меня, – сказала Джорджия. – Вот я и швырнула в него вазу. И промахнулась. Мне так стыдно, Лиззи. Я оплачу тебе ущерб.
– Боже, что за глупости! Однако… – Уголки губ Лиззи медленно поползли вверх, словно она что-то почувствовала, уловив искорки радости, все еще витавшие в воздухе. – Пойдем отсюда, пусть Бетси уберет осколки с пола. Не знаю только, что сегодня удастся сделать с окном.
– Сейчас лето, – засмеялась Джорджия. – Теплый ветерок – это даже приятно.
И в самом деле, теплый ветерок этой ночью был вовсе не лишним. Джорджия присела у окна – чувства переполняли ее, в голове роились мысли, и спать совершенно не хотелось. Она подозревала, что Дрессер тоже не спит, но идти в его комнату она не намеревалась. Сейчас самое время было спокойно все обдумать. Но как ни пыталась она сосредоточиться на перспективах деревенского житья, собственные слова звучали у нее в ушах. «Я жить без тебя не могу…»
Она взяла портрет Дикона и поставила на подоконник. Вначале ее огорчило, что лунный свет съел все краски и Дикон стал похож на призрака, но тут же подумала, что это к лучшему. Его нет больше в мире живых, и остается лишь молиться, чтобы ему было хорошо там, где он сейчас, – на небесах.
