– Ты имеешь право протестовать, – сказал Ноттон. – Она вполне может сглазить твой успех!
– Я в сглаз не верю! – И Дрессер сосредоточил свое внимание на вещах куда более важных. Черт подери, Карта начинала всерьез нервничать – переступать тонкими ногами и вскидывать голову. Может быть, ей не нравятся рыжие волосы?
– Мейберри был убит на дуэли из-за ее развратных замашек.
– Чьих замашек?
– Я про леди Мейберри, Скандальную графиню…
– Она спланировала эту дуэль со смертоубийством заранее? – вяло поинтересовался Дрессер.
– О нет! Ну… по крайней мере мне так не кажется… Тем не менее в результате ее супруг мертв, Ванс, его противник, сбежал из страны. Однако же она вновь весела, словно майский мотылек! А ведь Мейберри был славным парнем.
– Ну, если этот славный парень позволял женушке творить всякие безобразия, то он был вдвойне хорош, когда отважился драться со своим оскорбителем!
– Черт тебя побери, Дрессер!
– Мне нет никакого дела ни до леди Мейберри, ни до ее любовников. Ну-ну, успокойся, Карта, успокойся! Если она и дальше станет так танцевать, то выдохнется еще до старта.
– Да, что-то она чересчур возбуждена.
– А что в этом дурного?
– Она воистину красавица!
– А разве нет?
– Но с ней нелегко поладить.
– Они с Джонноксом, моим жокеем, прекрасно ладят.
– Чего-о? О чем это ты? Черт подери тебя, Дрессер: я говорю о Джорджии Мейберри!
– Идите вы оба к черту – и ты, и Джорджия Мейберри! Скачки вот-вот начнутся…
Лошадям предстояло сделать восемь кругов, что составляло ровно две мили. Да пропади пропадом все шлюхи на свете: сейчас настает его звездный час! Кобыла нервно переступала ногами и, похоже, норовила сбросить Джоннокса с седла. И хоть жокей натянул узду, принуждая лошадь к послушанию, знатоки сокрушенно качали головами.
Дрессер взглянул на распорядителя скачек. Это был сэр Чарлз Банбури, только что беседовавший с Эрнескрофтом. Казалось, он почувствовал, что на него смотрят, и взмахнул флажком.
– Началось, – пробормотал Ноттон.
На самом старте Карта занервничала, и Фэнси Фри тотчас вырвалась вперед, стремительно миновав дуб – как раз там, где дорожка делала крутой поворот. Дрессер, выхватив свою верную подзорную трубу, следил, как Карта сокращает расстояние, отделявшее ее от соперницы.
– Ну, ничего страшного, – пробормотал он себе под нос.
Вся скачка потеряла бы смысл, если бы соперницы не стоили друг друга. Чего уж там, они были друг другу ровней! Однако у кобылы Эрнескрофта было преимущество: она была двумя годами старше Карты и вот уже два года блистала на скачках.
Однако Карта молода и горяча. Всем было ясно: она сделает все от нее зависящее, чтобы победить, а большего нельзя было и требовать.
Когда лошади пошли на второй круг, зрители повскакали с мест и оглушительно заорали – Дрессеру вспомнились вдруг залпы корабельных орудий… но вдруг он осознал, что и сам кричит во все горло:
– Карта, давай, давай, давай!
Когда лошади пронеслись мимо него, он увидел: Карта все еще полна нерастраченных сил. Она даже вырвалась вперед, словно дразня зрителей, однако Фэнси Фри тотчас же обошла соперницу. На очередном круге Карта явно проигрывала…
«Как будет, так и будет, и ничего страшного, ровным счетом ничего страшного», – решил Дрессер. В груди у него стучало сердце, глотка охрипла от криков. Между потрясающей победой и сокрушительным поражением лежал один-единственный миг длиной в единый вдох.
И вот он уже окончательно охрип – впрочем, все остальные зрители, кажется, тоже. Но они все еще пытались кричать, подбадривая лошадь, на которую поставили, однако по большому счету приветствуя обеих соперниц: великолепных, горячих и невыразимо прекрасных.
Со стороны трибун донесся оглушительный визг, на мгновение отвлекший Дрессера от созерцания скачки. Это визжала та самая скандальная женщина – она размахивала широкополой шляпой, ее рыжие кудри растрепались и огнем горели в лучах солнца… а ее спутник безуспешно пытался вновь водрузить шляпу ей на голову. Женщина лишь смеялась над его беспомощными усилиями.
Дрессер мысленно посочувствовал мужчине, который вознамерится сладить с эдакой стервой, но внимание его тотчас переключилось на лошадей. Еще поворот – и вот Карта и Фэнси Фри, раздувая ноздри и вытянув шеи, устремились к финишу. Сначала верховодила Фэнси, потом Карта… и вот вновь Фэнси…
Дрессер онемел – кричать он был просто не в состоянии и лишь безмолвно молил: «Ну же, ну же, еще чуть-чуть, еще немного, моя любовь, еще…»
– Да!
Он швырнул шляпу в воздух, совершенно не заботясь, где она упадет.
– Клянусь Господом, она сделала это! Она была впереди на полголовы… и даже больше, чем на полголовы!
Ноттон прыгал, словно дитя, с идиотской ухмылкой, придерживая шляпу.
Дрессер стремглав бросился к Карте, дабы воздать ей по заслугам – ей-богу, он чувствовал себя так, словно одержал потрясающую победу в яростном морском сражении!
Прежде всего он приветствовал утомленного жокея – а его самого в это время хлопали по спине, – машинально пожимал бесчисленные руки, и это были руки не только тех, кто поставил на Карту. Зрители просто радовались блистательной гонке и поздравляли отважного победителя.
Кто-то сунул ему в руки стакан с вином, и Дрессер произнес тост в честь обеих лошадей и их наездников. Потом он передал кубок Джонноксу и заставил того пригубить. Потом вновь поднял тост за Карту. Та же, словно почуяв минуту своей славы, вела себя как истинная леди: замирала в красивых позах, походя на статую из черного мрамора и срывая аплодисменты.
– Ах ты, красавица моя, ведьминское ты отродье!
Дрессер все еще улыбался, хотя знал, как улыбка искажает шрам на его лице. На правой стороне лица у него был давний ожог, заставлявший трепетать нежные женские сердца – в особенности когда он улыбался. Зная это, Дрессер старался не пугать новых знакомых и сдерживал улыбку, однако сейчас ему было плевать решительно на все! Он улыбался, он смеялся от счастья! Это был момент его триумфа!
Он осушил очередной стакан, однако тотчас переключился с безумного ликования на оценку выигранного приза. А если точнее, его возможной стоимости.
Конюхи Фэнси Фри встретили его с каменными лицами. Они вовсе не хотели расставаться с изумительной кобылой, а то, что ей предстояло переехать в обветшалые конюшни Дрессера, лишь усугубляло их печаль. А уж Дрессер заранее позаботился о том, чтобы и слуги, и граф Эрнескрофт были осведомлены обо всех деталях.
Да и кобыла выглядела понурой, словно зная об уготованной ей судьбе. Дрессер жалел, что не может шепнуть ей на ушко слова утешения, успокоить и объяснить, что ей не придется покидать своих роскошных конюшен, ибо у него на уме были иные планы.
