Джорджия вздрогнула, однако Дрессера это не остановило: крепко держа ее за талию, он насладился одной ее грудью и перешел ко второй. Ногти Джорджии впились в его плечи, она бурно дышала. Дрессеру вдруг мучительно захотелось выпороть ее мужа! Впрочем, бедняга наверняка был так же невежествен в вопросах любви, как и она, и чистосердечно полагал, что его судорожные телодвижения в темной спальне – это апофеоз любви!
А Джорджия уже дрожала всем телом, и Дрессер улыбнулся, глядя в ее широко распахнутые глаза:
– Итак, я буду приказывать, но ты можешь в любой момент отказаться мне повиноваться. Помнишь об этом?
Она кивнула и прошептала:
– Но это… нормально?
– На данный момент это непростой вопрос, милая моя Цирцея.
Он нежно поцеловал ее, вложив в поцелуй всю любовь, которая владела сейчас его сердцем. Он упивался вкусом ее нежных губ, прижимая к себе нежное шелковистое тело. Он мог часами наслаждаться этими поцелуями и объятиями, но в его распоряжении оставались считаные минуты. И он шепнул прямо в ее розовое ушко:
– Это нормально. Мы сможем делать это в нашей гостиной, или в саду, или под цветущей яблоней в нашем саду…
Он пытался нарисовать ей картину будущего. Но слышит ли она его?
Она отстранилась, чтобы взглянуть ему в глаза:
– Надеюсь, мы будем тогда одеты? А теперь, прошу, поговорим о том, чего мы не сможем делать, будучи одетыми, в саду, и так далее!
Дрессер поцеловал ее со всей страстью, упиваясь тем, как она прильнула к нему. Он физически ощущал желание, исходящее от нее, и сам отчаянно желал эту женщину. Он мог бы целовать ее долгие часы напролет, если бы у него было время. Однако драгоценные минуты неумолимо утекали.
Он понимал: она хочет большего. Она хочет того, что до сих пор не могла себе даже вообразить.
И в его силах дать ей это.
Глава 26
Дрессер прервал поцелуй.
– Залезай на кровать.
– На кровать? – спросила ошеломленная Джорджия.
Он помог ей преодолеть три ступеньки, любуясь ее стройными ногами, крошечными ступнями, тонкими щиколотками. Ноги леди представляли собой обычно величайшую загадку, а порой и величайшее разочарование, но в Джорджии не было абсолютно ничего, что могло бы разочаровать. Это было попросту немыслимо. Даже если бы обнаружилось, что она узкобедрая, вислогрудая, а ноги ее худы и лишены округлости, сейчас ему было бы все равно. Но то, что он увидел, одурманило Дрессера.
Джорджия стояла на постели, почти касаясь головой балдахина.
– Это возбуждает вас, милорд?
Дрессер улыбнулся, глядя на нее снизу вверх:
– Все еще впереди. Прошу, возьмись за карниз, да покрепче.
Джорджия повиновалась, пробормотав:
– Как это странно…
– Тебе необходимо за что-нибудь держаться. Надеюсь, карниз и столбы выдержат. А теперь раздвинь ноги.
– Что-о?
Дрессер уловил ее нерешительность и уже предвидел бунт, однако она слегка раздвинула ноги, стоя на матрасе.
– Сильнее!
Джорджия повиновалась, но нахмурилась:
– Что вы намерены делать?
– Не нужно спешить. Тайна – часть наслаждения. Тебе неудобно?
– Не уверена… что мне это нравится. Прошу, скажите, что вы намерены делать? Вы ведь сказали, что я могу воспротивиться…
Палец Дрессера, смоченный в ароматном масле, скользнул по внутренней поверхности ее правого бедра.
– Единственное, чего я от всего сердца желаю, – это подарить вам наслаждение. Но вы всегда можете воспротивиться. Вы сейчас стоите так, что вам очень удобно в случае чего заехать мне от души коленом в нос.
– Да, странное у меня положение. А почему вы все это делаете?
Обе руки Дрессера, умащенные маслом, легли на ее бедра.
– Разве вам это не по нраву?
Она слегка изогнулась.
– Какая разница? Сейчас приказываете вы, а не я.
– Я лишь хочу подарить вам наслаждение. Позвольте это мне, однако помните: вы можете остановить меня одним-единственным словом.
– Каким же?
– «Остановись!» – И Дрессер нежно коснулся рукой темно-розовых потаенных складочек.
Джорджия покрепче ухватилась за карниз – она уверена была, что должна сопротивляться, просто чтобы соблюсти приличия. Она согласилась на это пари, заранее зная, что расплата будет порочной. Но, как оказалось, и понятия не имела, что такое настоящий грех.
Бог мой… он касался ее там! Вот он, воплощенный грех. А грех, как известно, бывает необычайно сладостен.
Джорджия ахнула, и ноги ее задрожали. Дрессер прошептал что-то, но слов она не разобрала – поняла лишь, что он подбадривал ее. Чего он добивается?
Теперь в потаенных ее глубинах все сладко ныло – внизу живота, между ног. Такое случалось и прежде, и бывало это неожиданно: она вдруг ощущала голод, неутоленное желание, – но никогда не связывала этого ощущения с сумбурными телодвижениями Дикона, а вот теперь поняла связь.
Теперь она хотела, жаждала, чтобы мужчина проник в нее. Хотела ощутить мощные движения внутри себя. Сейчас!
– Пожалуйста, – выдохнула она. – То есть нет… Мы не можем…
– Ш-ш-ш! Держись покрепче и веди себя потише.
– Потише?
Джорджия опустила взгляд – голова Дрессера была как раз у нее между ног.
– Ты же не хочешь, чтобы твои родители нас услышали.
– Господи, нет! О-о-о…
Джорджия изо всех сил уцепилась за карниз – казалось, тело ее трепещет и плавится, превращаясь в желе.
Его язык… Наверное, это его язык. Твердый и мощный, он проникает в ее святая святых!
Это непохоже на то, что делал Дикон. Совсем непохоже.
– О небо… О-о-о! – Джорджии с величайшим трудом удалось подавить крик. Она шаталась, словно во время шторма, трепеща в крепких руках, сжимавших ее бедра, а Дрессер не прерывал своего безумного занятия.
Джорджия всеми силами сдерживала рвущиеся наружу крики наслаждения, но неизведанное ощущение потрясло ее, все тело ее вдруг напряглось, и это повторялось снова и снова, лишая сил и воли.
Джорджия неминуемо упала бы, если бы Дрессер не подхватил ее и не уложил на постель. И тотчас накрыл ее нагое тело своим и принялся жарко целовать. Он целовал ее так, как никто и никогда не целовал, и эти поцелуи пахли колдовскими духами и немножко ею самой, а сердце ее все еще бешено колотилось, а его руки ласкали ее тело, даря все новые и новые наслаждения.
И вот его губы вновь приникли к ее груди. К ее жаждущей, ноющей груди. И жажда вдруг удесятерилась. Рука его проникла меж ее бедер, в самые потаенные глубины.
