Внезапно Люк понял, что находится в собственной спальне, в доме на Кавендиш-сквер, а Эмма лежит с ним в одной постели.
Но он все еще чуял запах горящей плоти. Слышал шипящий звук. Все еще чувствовал, и, черт побери, ему было больно!
– Люк! Проснись!
Он заморгал, и фигура Эммы обрела отчетливость. Она склонилась над лампой, зажигая ее. Ее красивые волосы взъерошенными локонами обрамляли лицо. Вечером он сам расплел ее косу, когда занимался с ней любовью.
Но что это? На ее щеке отчетливо видны красные полосы – отпечатки пальцев. Его пальцев! Он ударил ее, думая, что это отец тушит об него сигару. Господи, нет! Горло сжалось так, что он не мог вдохнуть. На грудь словно наступил конь. Сердце колотилось слишком быстро. И поделом ему.
Задыхаясь, дрожа всем телом, он выбрался из постели, нашел бриджи и рывком натянул их. Она что-то говорила, но он ничего не слышал из-за рева крови в ушах. Он ударил ее. Ударил Эмму. Своего ангела.
Он знал, что однажды это случится. О чем он только думал? Боже, что же он натворил!
Ее руки крепко обняли его. И наконец он услышал:
– Нет! Я тебя никуда не отпущу!
Люк застыл. Он боялся, что снова сделает ей больно, поэтому стоял, как статуя, и только никак не мог унять дрожь.
Она подошла к нему сзади, руками обняла грудь, щекой прижалась к спине, и Люк содрогнулся – ожоги запылали от ее прикосновений.
Нет, черт возьми, они не болят! Это случилось давным-давно, они больше не могут болеть. Сознание пытается одурачить его, выдавая воспоминания давно прошедших лет за реальность.
Он глубоко, прерывисто вздохнул. Боль слегка уменьшилась. Он закрыл глаза и начал дышать медленно, равномерно, убеждая себя, что это всего лишь фантом.
Эмма гладила его по груди, шептала что-то в спину, но он сосредоточился на том, чтобы вернуть сознание в настоящее, поэтому не слышал ее слов.
Они простояли так несколько минут. Дыхание и пульс Люка медленно приходили в норму, а сам он возвращался к себе. Почувствовав, что снова овладел сознанием и телом, он опустил руки, до сих пор словно пристывшие к пуговицам на бриджах.
Потребовалось еще несколько минут, прежде чем Люк смог мягко отвести от себя руки Эммы. Затем он повернулся и взглянул на нее. Она смотрела на него, и в глазах ее сияло облегчение.
– Ты… ты пришел в себя?
На ее щеке горели красные пятна – следы его пальцев. В груди у Люка что-то резко сжалось, и он зажмурился. Медленно протянул руку, провел пальцами по ее щеке.
– Я тебя ударил.
– Это пустяки.
– Я тебя ударил.
– Тебе снился сон, Люк. Снилось что-то ужасное, и ты подумал, что я сделаю тебе больно. Мне не следовало к тебе прикасаться.
– Это мне не следовало к тебе прикасаться.
Она подняла на него глаза, обхватила ладонями его щеки.
– Послушай меня. Это пустяки. Я ничего не чувствую. – Ее лицо смягчилось. – А как ты? Ты замерз.
Он только теперь почувствовал, что дрожит.
– Возвращайся в постель, – попросила Эмма.
Люк шагнул назад, выскользнув из ее объятий, и перевел взгляд на кровать.
– Ты смотришь на нее так, словно она тебя укусит, – пробормотала Эмма. – Это всего лишь кровать, Люк. Пойдем, дай мне тебя согреть. Позволь обнять.
Она права. Эта чертова кровать не кусается. И все-таки он с трудом заставлял ноги передвигаться в ту сторону. Эмма расстегнула пуговицу, которую он успел застегнуть, усадила его на край кровати, стянула с него бриджи.
– Ложись, – велела она.
Люк выдохнул и искоса взглянул на нее. Но она стояла и строго смотрела, так что он решился и лег. Эмма со всех сторон подоткнула одеяло, обошла кровать и легла. Он повернулся, обнял ее, она сразу уютно угнездилась рядом.
Люк прижался лицом к ее взлохмаченным волосам, сделал глубокий вдох. От нее так хорошо пахло!
– Я не хочу делать тебе больно, – угрюмо произнес он. – Я могу простить себе большую часть тех дурацких, грубых поступков, которые совершаю, но поднять на тебя руку или на любую другую женщину – за гранью допустимого.
– Я знаю, – просто сказала она. – Но ты не должен винить себя за то, что случилось. Ты не был собой.
Люк вздохнул и почувствовал себя чуть-чуть лучше. Он знал, что никогда не сделал бы этого специально. Но сам факт того, что он вообще сделал это, жег ему душу.
– Ты чего-то боялся, – шепотом сказала Эмма. – Это был он?
Люк закрыл глаза.
– Да.
– Я его ненавижу, – произнесла она с внезапной страстностью. – Я его так сильно ненавижу!
– Он умер, Эм.
– Да, но не в твоем сердце.
На это Люк ничего не сказал.
– Эти кошмары снятся тебе всю жизнь? – спросила Эмма мгновение спустя.
– Начали сниться, когда я был ребенком, после того, как он умер. А потом до недавнего времени ничего не снилось.
– Когда они снова начались?
Он знал точную дату, да и как ее не знать?
– Прошлым летом. В тот день, когда я узнал, что он мне не настоящий отец.
Каким-то образом это откровение освободило все болезненные воспоминания, позволило им хлынуть наружу.
Эмма крепче прижалась к нему.
– Сможешь заснуть?
– Не знаю, – честно ответил Люк. Обычно, проснувшись после кошмара, он даже и не пытался. Но всю прошлую неделю он засыпал, обнимая ее. Может быть, и сейчас получится.
– Попытайся, – пробормотала Эмма.
– Прости, – сказал он.
– Это не твоя вина.
Он изо всех сил старался ей поверить, но внутренний голос бунтовал, кричал, что только он виноват во всем. Что должен был бросить Эмму до того, как стало поздно ее спасать, потому что старый герцог прав – он, Люк, порочен до мозга костей.
Наконец Люк сумел избавиться от навязчивых мыслей. Она сказала, что это не его вина, а насколько он знал, Эмма никогда ему не лгала.
Это его успокоило, и он все-таки заснул.
Мортон вернулся в свои комнаты в Вапинге только через неделю. Посыльный мальчишка прибежал в дом Люка и сказал, что видел, как Мортон приехал сразу после полудня. «Он у себя в конторе, – сказал мальчишка, – работает».
Люк с Эммой переглянулись. Наконец-то Люк узнает, что случилось с его матерью, а Эмма выяснит, куда делись деньги ее отца.
Люк понимал, что все это может быть не просто. Он даже подумывал, не обратиться ли за помощью к Тренту или к брату Сэму, но после той сцены с Гриндлоу твердо решил, что справится самостоятельно. Когда Эмма поднялась наверх за плащом, Люк вернулся в кабинет и зарядил пистолет. Разумеется, он не собирался пускать его в ход. Убить Мортона – значит, похоронить все тайны. Но можно воспользоваться оружием как средством устрашения.
