Мара выдавила смешок и кивнула на свинку, похрапывающую во сне:
— Ферма в Шропшире отлично ей подойдет.
Лидия усмехнулась:
— Чушь! Это очень избалованная свинья… Спит на мягкой подушке и ест прямо со стола. Ей не понравятся плохая погода и помои. — Большие глаза Лидии наполнились сочувствием. — Но если не Шропшир, то где?
Мара посмотрела на бюро, за которым работала семь лет, каждый день надеясь, что эти вопросы никогда не возникнут. Не поднимая глаз, она ответила:
— Бристоль.
Лидия кивнула:
— Только непохоже, что ты выросла в доках Бристоля.
Перед глазами возник огромный дом, где она провела детство и юность. Отец частенько говорил, что мог бы купить всю Британию, если бы только захотел. И он построил этот дом как доказательство своего могущества. Дом был наполнен картинами и мраморными скульптурами, но сравнению с которыми элгинские мраморы казались миниатюрными. В особенности он любил портреты и заполнил почти все стены лицами незнакомцев. «Когда-нибудь я заменю их моей собственной семьей», — говаривал отец всякий раз, когда вешал новый портрет. Дом его выглядел непомерно украшенным в лучшем случае, в худшем же — вычурным и безвкусным. И только этот свой дом и любил отец.
— Я в доках и не росла.
— А герцог?
«Лидия все знает. Нет никаких сомнений», — думала Мара.
— Видишь ли, я… — Мара помолчала, тщательно подбирая слова. — Я встретилась с ним… однажды.
Не вранье, но и правдой не назовешь. «Встретилась» — не совсем то слово, которым можно описать случившееся между ними. Час был поздний, ночь темная, положение отчаянное. И она воспользовалась этой встречей.
Подруга пристально взглянула на нее:
— Встретилась накануне своей свадьбы?
Мара страшилась этой минуты двенадцать лет — боялась, что правда ее погубит. И все же, стоя на краю обрыва и готовясь рассказать правду впервые за двенадцать лет, она без колебаний ответила:
— Да.
Лидия кивнула:
— И он тебя не убивал.
— Нет, разумеется. Ведь я же живая…
Лидия молча ждала продолжения, и Мара тихо проговорила:
— Я вовсе не хотела, чтобы все выглядело так… зловеще. Она собиралась испачкать кровью простыни, чтобы казалось, будто ее обесчестили. Будто она сбежала с мужчиной. Он должен был ускользнуть до того, как кто-либо что-нибудь заметит. Но опия оказалось слишком много. И крови — тоже.
Лидия долго обдумывала услышанное, снова и снова покручивая в пальцах конверт, и Мара не могла отвести глаз от этого маленького белого прямоугольника.
— Никак не могу вспомнить твое имя…
— Мара.
— Да-да, Мара, — повторила Лидия, словно пробуя имя на вкус. — Значит, Мара?..
Та кивнула; она испытывала искреннее удовольствие, когда слышала свое имя из чужих уст. Удовольствие… и одновременно страх. Потому что обратной дороги не было. Наконец Лидия улыбнулась и сказала:
— Что ж, очень приятно познакомиться.
Мара невольно задержала дыхание — столь велико было облегчение, на нее нахлынувшее.
— Когда он добьется своего, про меня все узнают, — сказала она.
Лидия посмотрела ей прямо в глаза; она понимала, что означали эти слова. Понимала, что Маре придется бежать из Лондона и что приют, возможно, перестанет существовать, а ей, Лидии, также придется исчезнуть.
— А он добьется своего?
Мара прекрасно понимала, что этот человек не остановится ни перед чем. Но и у нее имелись кое-какие планы… Она твердо решила, что не уйдет, пока не обеспечит малышков.
— Нет, не добьется, если я тоже не добьюсь своего.
Губы Лидии дрогнули в усмешке.
— Такого ответа я и ожидала.
— Я пойму, если ты решишь держаться в стороне, — сказала Мара. — Если захочешь уйти прямо сейчас.
Лидия покачала головой:
— Нет, я не хочу уходить.
Мара улыбнулась:
— Вот и хорошо. Этот дом будет нуждаться в тебе, когда уйду я.
Лидия кивнула:
— Да, я останусь тут.
В коридоре раздался бой часов, словно отмечавший значение этой минуты. И звук этот вернул подруг к реальности.
— Ну а теперь, когда с этим мы покончили… — Лидия протянула Маре два конверта. — Может быть, объяснишь мне, почему ты получаешь письма из игорного ада?
Глаза Мары широко распахнулись. Она взяла один из конвертов и покрутила его в руках. С лицевой стороны, густыми черными чернилами и почти неразборчивым почерком, было нацарапано ее имя, а также адрес. Причем конверт был запечатан ошеломительно красивой серебристой печатью с изображением изящного ангела-девочки — гибкой, очаровательной, с крыльями, раскинутыми по воску.
Мара поднесла ее ближе к глазам, а Лидия сказала:
— Это печать «Падшего ангела».
Мара почувствовала, как гулко заколотилось сердце.
— Клуб герцога, — пробормотала она.
Подруга с возбуждением закивала:
— Да-да, самый привилегированный игорный ад в Лондоне, где аристократы каждую ночь проигрывают целые состояния! — Лидия понизила голос: — Я слышала, что членам клуба достаточно попросить то, чего они хотят, и… Говорят, что каким бы экстравагантным ни было их желание, клуб его выполняет.
Мара закатила глаза:
— Но если что-то совершенно невозможно достать, то как это достает клуб?
Лидия пожала плечами:
— Думаю, они очень могущественные люди.
Вспыхнуло воспоминание о широких плечах Темпла, о его сломанном носе и о том, как он властно вел себя в ее доме. Как оговаривал условия их соглашения.
— Да, пожалуй, — согласилась Мара, подсовывая ноготь под серебристый воск и распечатывая письмо.
Поперек листка бумаги было нацарапано всего два слова — два слова, окруженные огромным пустым пространством. Ей бы в голову не пришло так расточительно использовать бумагу. Очевидно, экономия не являлась отличительной чертой Темпла — за исключением, пожалуй, экономии слов.
«Девять часов!» И все. Подписи не было. Впрочем, ей она и не требовалась — и так все было ясно.
— Не думаю, что мне нравится этот твой герцог. — Лидия перегнулась через бюро и вытянула шею, рассматривая записку.
— Поскольку он — не мой герцог, мне все равно, — проворчала Мара.
— Пойдешь?
Она ведь дала согласие. И была готова к расплате. Потому что это ее единственный шанс.
Проигнорировав вопрос, Мара отложила записку и посмотрела на второй конверт.
