Это вывело Мару из оцепенения, и она, приблизившись к нему, велела:
— Сядьте. — И окунула длинную полосу ткани в воду.
Темпл опустился в одно из кресел у камина. Мара отжала тряпку и начала промывать рану.
Он молча подчинился ей, что удивило ее. Удивило их обоих.
Темпл упорно молчал. А Мара заставляла себя смотреть только на рану, на прямой разрез, напоминавший ей об отвратительном насилии, которому она могла подвергнуться. И от которого ее спас он.
Мара изо всех сил старалась прикасаться только к ране Темпла, к этому месту над широкой черной полосой кожи, где тьма, жившая в его душе, проявилась в виде порочных, но красивых узоров, совершенно несовместимых с его прошлым. Совершенно неуместных на теле герцога.
То была тьма, которую создала она, Мара.
Она старалась дышать не слишком глубоко, хотя его аромат — гвоздика и чабрец, смешанные с чем-то неопределимым, но, безусловно, принадлежавшим только Темплу, — дразнил ее, побуждал вдохнуть поглубже.
Решительно сосредоточившись на ране, Мара осторожными движениями смывала с руки засохшую кровь и останавливала кровотечение. Смотрела же только на тряпку, то и дело опускавшуюся в порозовевшую воду.
И ни в коем случае не переводила взгляда на шрамы, испещрившие его торс. Не смотрела, конечно же, и на темные завитки волос у него на груди, хотя пальцы так и чесались прикоснуться к ним.
— Вы не обязаны за мной ухаживать, — произнес Темпл. В полутемной комнате его слова прозвучали как-то особенно мягко.
— Конечно, обязана, — отрезала Мара, не глядя на него. Понимая, что он на нее пристально смотрит, добавила: — Ведь если бы не я…
Он поймал ее руку, прижал к своей груди, и тугие завитки волос защекотали ее запястье.
— Мара, я… — Он вдруг умолк. А ей ее собственное имя показалось в его устах чужим — словно оно принадлежало какой-то другой женщине.
И было ясно: этот мужчина и этот дом — они не для нее.
Мара вывернула руку, и Темпл отпустил ее, позволив ей вернуться к прерванному занятию.
— Ну, тогда поухаживай за мной, — сказал он с усмешкой.
— Рану нужно зашить, — заявила она.
Его брови взлетели на лоб.
— Что тебе известно о ранах, которые требуется зашивать?
За свою жизнь она зашила множество таких ран. Больше, чем могла бы сосчитать. Их было слишком много еще в ее детстве. Но говорить об этом она не стала.
— Кое-что известно. И эта рана — одна из них.
— Полагаю, это мне дорого обойдется, верно? — Слова прозвучали неожиданно. И они напомнили ей об их соглашении. А ведь на какой-то миг она позволила себе притвориться, будто они с Темплом — совсем другие люди. Не те, которыми на самом деле являлись.
Дурочка! Ведь этой ночью ничего не изменилось. Он по-прежнему жаждал мести, а ей по-прежнему требовались деньги. И чем дольше оба они будут об этом помнить, тем лучше.
Мара глубоко вдохнула.
— Я сделаю вам скидку.
Одна черная бровь приподнялась.
— Назовите цену.
— Два фунта. — Эти слова ей самой показались ужасно гадкими.
В глазах Темпла что-то промелькнуло. Скука? Нет, пожалуй. К тому же это выражение в его глазах тотчас исчезло, и в следующую секунду он уже открывал небольшой ящик в своем письменном столе и вытаскивал иголку с ниткой.
— В таком случае — зашивайте.
Маре пришло в голову, что только у того, кого постоянно ранят, иголка и нитки будут храниться под рукой. Ее взгляд скользнул на грудь Темпла, где было не меньше двух десятков шрамов на разной стадии заживания. Да нет, даже больше!
Сколько же боли ему пришлось перенести за прошедшие двенадцать лет?
Отмахнувшись от этого вопроса, Мара подошла к буфету и налила в стакан виски на два пальца. Когда вернулась к Темплу, он помотал головой:
— Не буду это пить.
Мара пристально взглянула на него:
— Там нет наркотиков.
Он пожал плечами:
— Но все же я предпочитаю точно это знать.
— В любом случае виски предназначалось не вам, — сказала Мара. Она бросила иголку в стакан и отрезала длинную нитку.
— Да это же пустой перевод хорошего виски!
— Зато шить будет не так больно.
— Чушь!
Мара хмыкнула и сказала:
— Видите ли, женщина, учившая меня зашивать раны, сама научилась этому от мужчин, участвовавших в сражениях.
— Любому мужчине во время сражения непременно требуется добрая бутылка под рукой, — проворчал Темпл.
Не обращая на его слова внимания, Мара аккуратно вдела нитку в иголку и снова взглянула на рану.
— Будет больно, — предупредила она.
— Несмотря на добавление моего превосходного скотча?
Мара воткнула иглу ему в руку.
— Помолчите.
Темпл вздрогнул и прохрипел:
— Проклятие!..
Мара вскинула бровь.
— Налить вам глоток?
— Нет уж, не стоит.
Мара пожала плечами. Ну и пусть он ей не верит. Он ведь враг, а не друг.
Она быстро и ловко закончила зашивать рану; когда же протягивала последний стежок, Темпл снова порылся в ящике стола и вытащил оттуда склянку с мазью. Мара откупорила ее, и по комнате распространился аромат гвоздики и чабреца. Знакомый запах…
— Ах, так вот почему от вас так пахнет…
Он приподнял бровь.
— Вы обратили внимание на этот мой запах?
К ее величайшему стыду, она густо покраснела.
— Его невозможно не заметить, — как бы оправдываясь, ответила Мара. Она поднесла склянку к носу, затем окунула в склянку палец и намазала воспалившуюся кожу вокруг раны. После чего сложила пополам чистую тряпицу и перебинтовала руку.
— Шрам будет ужасный, — сказала она вдруг.
— Он не первый и не последний.
— Но единственный, за который отвечаю я.
Темпл хмыкнул, и Мара, не удержавшись, наконец-то посмотрела на него. Наткнувшись на пристальный взгляд черных глаз, она с раздражением в голосе пробормотала:
— Вам это кажется смешным?
Темпл пожал плечами:
— Мне кажется интересным, что вы берете на себя ответственность именно за тот единственный шрам, который не имеет к вам никакого отношения.
Ее глаза широко распахнулись.
— А остальные, значит, имеют?
Он склонил голову к плечу, гладя на нее все так же пристально.
