Хотя… с другой стороны, возникал вопрос: для чего они так открыто объявили о своём родстве? Надеялись на необразованность герцога, не знающего даже, какие блюда едят крестьяне соседней страны?
Чушь, большинство правителей абсолютно не волнуют такие мелочи, как меню подданных. Зато количество денег, драгоценностей и любовные похождения соседних королей они обсуждают во всех деталях, смакуя пикантные подробности. И, стало быть, всё опять упирается в вопрос: зачем настороженно следящий за хозяевами Азарил так внезапно раскрыл своё инкогнито? Не может же быть, чтобы не понимал, насколько спокойнее бы он жил, представься простым воином. Или… появилась какая-то причина, заставившая северянина заговорить?
Во всех случаях нужно заставить их назвать истинный повод своего поступка, с досадой решил герцог и приготовился бросить Бранту условное слово. Которое не знал никто, кроме него, и которому офицер должен был повиноваться немедленно. Жаль конечно, что в таком случае раскроется вся игра в маски – Эртрайт только начал немного разбираться в правилах и входить во вкус.
Положение снова спасла Милли, торопливо положившая ручку на запястье Дорда, словно догадавшись о его намерениях.
– Попросите его светлость меня выслушать… – шепнула умоляюще, – я всё объясню.
– Говорите, – сухо бросил Райт, едва заслышав краткую просьбу герцога, и тот невольно восхитился лицедейским талантом брата, даже капитан в этот момент окончательно признал в кузене своего друга.
– Я надеюсь, её высочество не обидится на меня за раскрытие семейных тайн? – осторожно начала рассказ Милли, бросив Рашильде вопросительный взгляд, на который та ответила равнодушным кивком. – В Лурдении это вовсе не секрет, просто не принято такое обсуждать. После того как двадцать пять лет назад умерла от послеродовой горячки первая жена короля Редверрика, подарившая мужу трёх сыновей, у него рождаются только дочери. Он взял уже последнюю, положенную по закону, третью жену, но сыновей больше нет. И тогда он решил завести сына… любым путём. Было заключено несколько временных браков со знатными дамами, имевшими сыновей… но всё тщетно. Галирия – дочь короля от одного из таких браков и по закону – полноправная принцесса, а Азарил и Даннак её родные старшие братья.
– Но в хрониках написано про принцессу Рашильду так, словно это единственная дочь Редверрика! – не выдержал Брант, кляня себя за то, что полностью доверился получаемым от осведомителя сведениям.
– Все принцессы при рождении получают первое имя – Рашильда, – нехотя ответила Милли, – это старинный закон. Но различают их по последнему: эту принцессу зовут Галирия, Зинатра – имя её матери. Получается Рашильда-Зинатра-Галирия.
– Всё понятно, – снова расслабился Райт и оглянулся на мажордома, взглядом приказывая подавать второе.
Монрат понимающе кивнул и в свою очередь строго глянул на лакеев, незаметно отирая вспотевшие ладони о полы новенькой униформы. Пока его господа играли в переглядки, верный слуга успел послать пару лакеев за гвардейцами и поварами, и те уже спешили на подмогу. Нужно было дать им отбой и не забыть посоветовать Бранту переодеть в лакейские формы пару его парней из тех, что постарше и понеказистее. Зато показала свои явные преимущества странная шутка господ, внезапно представшая перед слугой в новом свете. И заставившая старика ещё больше зауважать Эртрайта, пошедшего ради брата на такое опасное дело.
Дорд тоже вздохнул свободнее и потянулся к кубку, во рту внезапно оказалось очень сухо. А уже глотая холодный яблочный сок, приправленный душистыми травами и мёдом, вспомнил слова Райта про бедность принцессы и подивился проницательности брата. Вот теперь герцог вполне мог бы поверить в скудость средств, выделенных королём на поездку принцессы. Да и причина такого отношения скуповатого Редверрика к дочери легко объяснима, если принять во внимание, что для короля Галирия – всего лишь одна из нескольких неудачных попыток родить сына.
А если провести нить рассуждений дальше, придётся сделать очень неприятные выводы, и герцогу снова, как никогда, не хватает Гизелиуса, чтобы обсудить свои подозрения.
Глава 12
Он чувствовал себя маленькой, никчёмной букашкой, наколотой на иглу и сбрызнутой медленно действующим ядом.
Где-то вдали бушевала жизнь, шли сраженья и плелись интриги, заключались мирные соглашения и праздновались победы. Там, в неведомой дали, за гранью скукожившегося вокруг него пространства, тяжко дышало огромное тело мирового океана, яростные шторма мчали по нему огромные водяные валы, разметающие в щепки хрупкие посудины, напрасно пытавшиеся спастись бегством. Там сталкивались стихии и планеты, вспарывали небо кометы и молнии, сходили с гор лавины и взрывались вулканы.
Но всё это было словно в другом мире… просторном и свежем, пахнущем первой грозой и поздними яблоками.
А тут, в стягивающем ноющее тело коконе, было душно и холодно одновременно, не хватало ни воздуха, ни света… ни сил, чтобы прорвать эту тесную оболочку.
И самое главное, не было никакого желания что-то изменить.
Зачем?! Стоит вырваться отсюда, и все начнётся снова: интриги, споры, обман, обиды и непонимание. Он так устал от всего этого… только теперь понял, как устал, как хочет забыть про всё и никогда не вспоминать и не возвращаться в тот мир, полный опасности и предательства.
Ну да, там есть друзья… и герцог… и ученик… и тайна… которую не должен узнать никто до тех пор, пока не придёт время.
А он, Гизелиус, для того и поставлен, чтобы бдительно хранить эту тайну, иначе те, кто поверил ему, как себе, кто доверил самое дорогое, никогда не смогут жить спокойно… вообще не смогут жить.
Наверное, ничто больше не заставило бы его сделать это невероятное усилие над собой: ни любовь, ни тяга к жизни, ни уговоры, ни тем паче угрозы.
Только природная обязательность, ответственность за чужие жизни и судьбы смогли толкнуть полумёртвое тело на героический поступок, заставили собрать последние крохи разума и силы воли и вынудили начать борьбу.
Самую тяжёлую и трудную битву с самим собой, вернее, с собственным, жирно, как сорняки в дождливое лето, разросшимся равнодушием.
И первым делом он поставил себе задачу: самую лёгкую и маленькую из всех, ждущих решения, но зато и самую выполнимую.
Перекрыть отток магии в почти раздавившее тело заклинание. Он знал почти десяток способов, как это сделать, но сейчас не годился ни один. Все они были изобретены, чтобы действовать снаружи, а он был заключён внутри собственной ловушки.
Довольно скоро магистр понял, что у него есть только один путь – создать внутри себя второй кокон, в котором и запереть энергию, а затем постепенно расширять его границы, осторожно раздувая, как раздувают стеклодувы каплю раскалённого стекла.
Несколько минут он искал выход, пытаясь представить себе механизм действия неизученного заклинания, и всё яснее понимал, сколь тщетно и наивно надеяться на успех, не проведя вначале ни одного опыта.
