Ну а если припомнить, что Жаоллернису всего восемьдесят лет и править Советом он может, по закону, до ста тридцати, то становилось совершенно ясно, почему большинство правителей предпочитало не ссориться со злобным Вестуром. По тем же старым правилам назначать и снимать с должности своих подчинённых имел право только глава. А наивный старик пока был полностью уверен в деловых качествах своего заместителя и его преданности Совету и даже слышать не хотел о его замене. Несмотря на нарекания по поводу слишком жёстких методов помощника, слухи о которых иногда доходили до главы Совета, хотя Вестур и старательно ставил на их пути разнообразные препоны.
– Так, ваше сиятельство, – взмолился мусорщик, и Гиз сразу узнал этот голос – именно он через окно королевского дворца договаривался с сообщником в лакейской форме, – вы же сами сказали, что там у нас есть ещё люди… вот я и подумал, когда стражники его оглушили.
– Помолчи! – цыкнул на шпиона Вестур. – Ничего ты не понимаешь… иди за мной.
Дверца хлопнула, и Гизелиус, немного посомневавшись, протянул было вслед врагу своего разведчика. Но в последний момент передумал, вспомнив, что Вестур тоже обладает магическими способностями, хотя и совершенно недостаточными для того, чтобы стать магистром или мастером хотя бы первого круга.
Ну, так сам виноват. Когда в двенадцать лет у него, как и у многих, пробудился дар, Вестур не пошёл к учителям и не попросил помощи у кого-нибудь из магов, а предпочёл стать самоучкой. Первые же удачи так вдохновили и без того амбициозного и самоуверенного парнишку, что он взялся за одно из самых сложных заклинаний, тех, которые требуют упорных тренировок, понимания происходящего с вещами процесса и под силу только опытным магистрам. И как закономерный результат – почти мгновенно и почти насухо выжег в себе дар: хрупкую, почти мистическую способность собирать в глубине тела мировую энергию и применять её по своему желанию. Потом Вестур усердно и истово учился, меняя города и учителей, но все твердили одно: небольшие, бытовые чудеса он сможет творить при условии упорных тренировок, но того, что утрачено, вернуть уже невозможно.
Так он однажды добрался до Жаоллерниса, и добрый глава, пожалев парнишку, взял его на работу курьером. Никому из людей не дано знать, с каких поступков, добрых или не очень, начинаются для них большие неприятности.
Обдумывая всё это, Гизелиус, не переставая, плёл защитное заклинание собственного изобретения, закрывающее даже малейшее проникновение в мозг. Твёрдо зная, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы кто-нибудь сумел раскрыть хоть одну из тайн, хранящихся там. А тем более Вестур.
Перед магистром, уверенным, что действительному правителю Совета доступны самые сильные амулеты и эликсиры, стояла почти невыполнимая задача – сохранить себя и доверившихся ему людей. И он знал всего один-единственный способ, как это проделать. Предстать перед проверяющим полнейшим идиотом, потерявшим рассудок от воздействия ловчей сети.
Конечно, был ещё очень ненадежный путь, как избежать нежелательной проверки, – попробовать удрать прямо сейчас. Однако никакой, даже малейшей уверенности в удаче этого способа у Гизелиуса не было. Теперь, когда Вестур его увидел и опознал как лекаря герцога, он наверняка активировал все возможные охранки и ловушки… и для того, чтобы их пройти, у мага сейчас не хватит ни сил, ни запаса энергии. Да и амулеты совершенно пусты… потребуется не один день на их зарядку.
Дверь распахнулась примерно через час, и Гизелиус, прежде чем зажмуриться, успел мельком оглядеть высокого и плечистого мужчину, протискивающегося нагнувшись в дверь коморки. Судя по сигналу простенькой сторожки, поставленной магом, это был тот самый шпион, который ранее изображал мусорщика, и заявился он один. Громко протопав к лежанке, шпион сгреб магистра в охапку, теперь уже далеко не так бережно, как в прошлый раз, и потащил куда-то прочь из маленькой, но уютной комнатки, которую Гизелиус от безделья успел рассмотреть во всех подробностях.
Находилась она, по всей вероятности, над каретной, так как из окна было видно лениво светлеющее небо и верхушки старых яблонь, на которых кое-где ещё висели запоздалые яблоки.
После короткого путешествия по лестнице магистр снова оказался в будке мусорщика, однако теперь шпион накрепко связал щиколотки пленника и его запястья заговорённым шнуром, вызвав этим действием в душе мага волну тревоги. Хотя Гизелиус и подготовился, как смог, его противником теперь был не обычный воришка или разбойник, а сам всемогущий Карзебиот.
Ни один самый проницательный маг не может точно сосчитать, сколько амулетов и артефактов проходит через это ведомство, призванное осуществлять проверку законности применения магии. И уж тем более никто не знает, сколько из этих ценных вещиц прилипает к ловким ручкам Вестура. Были, разумеется, люди, недовольные исчезновением своей собственности, но им показывали протоколы изъятия неположенных к употреблению предметов, оформленные по всем правилам. А иногда и акты комиссии об их принудительном уничтожении. И больше уже никто не возмущался, нет предмета спора – нет и претензий.
Единственное обстоятельство позволяло сейчас магистру надеяться на спасение: согласие на полную смену внешности и имени, выданное им много лет назад предусмотрительному Агранату.
Во всех документах и хрониках значилось, что некий маг-ментальщик, преступивший закон, в знак наказания навсегда высылается из королевства. Доподлинно известно, в каком порту он сел на корабль, отправившийся на далёкий южный континент, и имеются свидетельства очевидцев капитана и знатных пассажиров, видевших своими глазами, как юный маг сходил с судна в маленьком приморском посёлке.
И только два человека – сам Гизелиус и молодой король – знали, что туда переселился старый знахарь из замка Анрим, давно мечтавший о южных морях. Эта замена была проведена с такой секретностью, что даже жившие в соседних комнатах слуги ничего не заметили и не заподозрили. Даже если бы кто-то вздумал покопаться в их памяти, он бы обнаружил, что в замке ничего необычного или странного в тот день не произошло. Кроме ночного приезда гонца, доставившего управляющему письмо от хозяина и спозаранку отправившегося в обратный путь. Ну так это было как раз самым обычным делом, именно так всегда и поступали торопливые курьеры.
Разумеется, часть правды знали Дорданд и Райт, и в ковене кое-кто был осведомлён, из самых надёжных друзей, впрочем, почти у каждого магистра были подобные тайны, а у некоторых и не по одной, и потому первым заклинанием, которое дарили молодому магу при вступлении в ковен, было принудительное молчание. И если под влиянием нежных чувств или выпитого бокала у мага появлялось сильное желание рассказать один из секретов, своих или чужих, сделать он это не мог физически. Язык упорно нёс какую-то галиматью. И лишь добравшись до тайного места, где хранился тщательно защищённый сундучок с заклинанием ключа, магистр мог снять с себя самим же наложенное молчание.
Но обычно к этому моменту желание открывать тайны остывало или даже переходило в стыдливое раскаяние и понимание, как все-таки сильна в людях неистребимая страсть к обсуждениям своих и чужих слабостей и бед.
