Но сначала она намеревалась похоронить Ласло. Пока у них есть джекфрут, они не умрут от жажды.
Она повязала себе на голову марлевую повязку и подошла к стволу дерева, у которого Ласло оставался в сидячем положении. Она положила его на бок и выпрямила ноги. Он снова лежал ровно на спине. Это взбудоражило мух, и они угрожающе закружили над ним и вокруг нее, собравшись в черные тучи. Паула отошла немного назад, подальше от них, затем поняла, что ей не удастся его похоронить. У нее был только нож, а не лопата, и она вспомнила, как тяжело пришлось Вильневу и Мортену, когда они вместе копали яму для сундуков. Борьба со всеми этими мухами и разъяренными муравьями, возможно, даже с пауками, станет пустой тратой оставшихся у нее сил, а они были нужны ей для того, чтобы догнать остальных.
Последние несколько часов дождя не было, и жара высушила ее одежду, только обувь была еще влажной внутри. Она отнесла все вещи на небольшой участок, свободный от корней и лиан. Пока она была занята этим, значительно стемнело, и Паула поспешила нарезать пальмовых листьев для подстилки. При этом она нашла между папоротниками слоновье ухо
[7]
с огромными листьями. Паула опять пожалела, что ей нечем развести огонь: она знала, что побеги слоновьего уха съедобны. Но их нужно варить, как картофель; хотя в сыром виде они и не ядовиты, но есть их невозможно. «У нас есть джекфрут, нам этого достаточно», — попыталась она утешить себя и достала из гамака проснувшегося Йо. Она покормила его, и они легли спать.
Это была первая ночь, когда она спала в джунглях совершенно одна. Паула думала, что от страха не сможет сомкнуть глаз, но она заснула сразу же и проснулась только на следующее утро от криков лемуров и Йо.
Первым делом она покормила малыша фруктовой кашицей и принялась осматривать вещи Ласло, что с ее липкими руками заняло больше времени, чем она ожидала. Нетерпение нарастало. Им нужно было уходить догонять других. В одиночку с младенцем ей долго не продержаться.
Среди вещей Ласло было немного одежды, пара обуви, нож, москитная сетка, покрывало, бритвенные приборы, расческа, большой альбом для зарисовок и красивая резная трубка из морской пенки, что очень удивило ее, так как она никогда не видела, чтобы он курил. Возможно, это был памятный подарок. Свадебная фотография, сделанная в сельской местности; фасон платья говорил о том, что это случилось лет десять назад. Мужчина на снимке показался ей знакомым, красивая изящная женщина с большой шляпой на голове — тоже, но она не могла сказать, откуда их знает. Там еще был золотой медальон с розовой эмалированной поверхностью. Паула не могла решиться открыть его, но к металлу ее пальцы прилипали не так сильно, и любопытство взяло верх. Внутри лежала прядь белых вьющихся волос и портрет женщины, но не той, которая была изображена на свадебном фото. Портрет уже пожелтел, и женщина на нем носила шляпу такого фасона, который она никогда не видела, из чего Паула сделала вывод, что он, по всей вероятности, был в моде до ее рождения. Маленький соломенный козырек почти полностью закрывал лицо и был украшен сатиновым воланом. На шляпе она разглядела несколько цветов и фруктов. Эта женщина тоже показалась ей знакомой, и она не понимала откуда.
Непроизвольно она понюхала локон, который пах чем-то знакомым, но она снова не поняла, чем именно.
Она посмотрела на небольшую кучу вещей и спросила себя, что нужно взять с собой, но ей было непросто решить. Может, нужно отправить все родственникам Ласло? В Венгрии наверняка есть кто-то, кто его любит. А его одежда была слишком дорогой, чтобы бросать ее в джунглях. «Но ты должна понять, Паула, что будешь идти очень медленно».
Она посмотрела на кучу еще раз и тяжело вздохнула: она не могла оставить вещи Ласло. Паула взяла альбом, чтобы положить его обратно, но переплет крепко приклеился к ее липким рукам и вдруг открылся. Оттуда выпало сложенное письмо, адресованное монсеньору Эдмонду Альбиусу. Это письмо тоже что-то задело в ней, имя напомнило ей имя ее мужа, Эдуарда фон Вагенбаха, которое она хотела забыть. Но, несмотря на это, она решила прочитать письмо, однако не сейчас, а тогда, когда она окажется вместе со всеми в безопасности. Она взяла письмо кончиками пальцев, чтобы оно не приклеилось к рукам, и положила к вещам, которые собиралась отправить в Венгрию. Она упаковала вещи, свои и Ласло, в большой узел, туда же положила еще и тяжелый джекфрут, потому что им больше нечего было есть.
Паула опять взяла Йо на руки.
— Сейчас мы пойдем к Ласло и попрощаемся, — сказала она, чтобы набраться смелости, потому что боялась того, что с его телом могли сделать насекомые и птицы. Но она должна была это сделать. Так надо.
Она не знала, хотел ли Ласло, чтобы она прочитала для него молитву. Но его последним словом было «любите». Возможно он хотел сказать что-то другое, что-то вроде «Иисус любит детей» или «Господь любит тебя».
Когда она шла к джекфруту, солнце стояло уже высоко и наполняло лес своим приглушенным светом.
Чем ближе она подходила к дереву, тем больше колебалась. Ей хотелось запомнить Ласло таким, каким она видела его в последний раз. И что она могла сказать — что? Стихотворение. Да! Любимое стихотворение Йоханнеса Карла. Ей вспомнились только две строчки из произведения Августа фон Платена, но они показались ей очень уместными.
Кто взглянул на красоту однажды,
Предан смерти тайно и всецело…
[8]
Она прошла еще немного вперед, отодвинула последние лианы и в растерянности остановилась.
Что это было? Она сделала еще несколько шагов, чтобы лучше рассмотреть то, что она увидела, — прекрасное и странное одновременно, это было так волшебно. Она подошла еще чуть ближе, затаив дыхание.
Тело Ласло лежало под позолоченным покрывалом, которое светилось в лучах солнца. Пауки, которые его убили, всю ночь занимались тем, что плели для него золотую сеть.
24 Письмо Матильды
Амбалавау, утро 11 августа 1856 года
Моя дорогая Флоренс!
Боюсь, что мне нужно писать быстрее, потому что я должна передать это письмо надежному человеку, который позаботится о том, чтобы ты получила мое наследство.
Когда я сегодня ночью хотела сходить в туалет во дворе, я снова споткнулась о новый маленький тотем, и я знаю, что кто-то был тут, хотя я слышала всего лишь шепот.
Но сейчас вернемся к тому, почему Бомон ненавидел Эдмонда.
Я тебе уже говорила, что ваниль Бомона долгое время не приносила плодов. И именно Эдмонд понял, в чем дело и как это исправить. В то время моему любимому Эдмонду было всего четырнадцать, и он был рабом Бомона — в начале 40-х годов. И если ты думаешь, что это так просто — добиться того, чтобы ваниль давала плоды, я должна тебя разочаровать. Всеми деньгами, которые Бомон зарабатывал на ванили, он обязан Эдмонду. А это много денег, больше, чем он выручал от продажи тростникового сахара и ананасов. Рынок тростникового сахара очень упал, с тех пор как в Европе механизировали обработку сахарной свеклы. Бомону понадобился новый источник дохода, и его предоставил ему именно Эдмонд.
