— Но я не могу сидеть только в этой комнате! Я должна чем-то заниматься. Пожалуйста, я могу работать. Почему он не позволит мне помогать служанкам?
— Об этом господин ничего не говорил, — резко сказал Фритц Хазе, награждая ее уничижительным взглядом.
Он закрыл дверь, оставляя ее одну. Состояние Элизабет колебалось между яростью и отчаянием. Что себе возомнил этот каноник? Она не заключенная! Фон Грумбах не мог навсегда закрыть ее в этой комнате, точнее говоря, он ее и не закрывал. Она была вольна открыть дверь и выйти.
— Если ты не последуешь его пожеланиям, то законное право хозяина дома выгнать тебя на улицу, — предупреждал голос.
— Пожелания? Приказы! — свирепствовал другой голос.
— Ты изгой в Вюрцбурге. Подожди хотя бы, что он тебе предложит!
Что это могло быть? Жизнь заключенной, запертой в этой комнате. Уж лучше улица!
— Ты уверена? Легко так говорить, когда лежишь на подушках сытая, в тепле!
Мучаясь такими мыслями, Элизабет провела два следующих дня. Наконец каноник велел ее привести, и Элизабет боязливо последовала за кривоногим слугой в покои каноника. Ганс фон Грумбах, не замечая Элизабет, что-то писал за своим секретером. Она немного подождала, затем закашляла.
— Сейчас закончу, — сказал каноник, не отрываясь от работы. Наконец он поставил свое имя под письмом, присыпал его немного песком и заверил печатью. Отодвинув стул, он повернулся к Элизабет, пытавшейся не показывать свое нетерпение.
— Я обдумал твою ситуацию и принял решение, — сказал каноник. — Раздевайся!
— Что?
— Тебе нужно снять свое платье!
Эти слова были для Элизабет такой неожиданностью, что ей показалось, что она ослышалась. Значит, вот как. А что она ожидала? Она была шлюхой, и он вел себя с ней соответствующим образом. Разве это был не хороший обмен, служить этому благородному господину, вместо того чтобы каждый вечер обслуживать очередного грязного стражника или ремесленника? Но все же такое разочарование резко отозвалось болью в желудке.
Каноник совершенно не выглядел как мужчина, объятый желанием, лицо оставалось таким же холодным и неподвижным. Элизабет начала медленно развязывать тесемки, стягивать рукава, а потом и все платье. Когда она хотела снять рубашку, он вдруг поднял руку, чтобы остановить ее.
— Это ты можешь оставить. Остальные вещи сложи в мешок.
— Зачем?
— Чтобы сжечь их, — сказал каноник так, будто вопрос удивил его. — Думаю, не очень хорошо, что ты в моем доме так открыто выставляешь символ греха. Там, в сундуке, ты найдешь несколько платьев, которые, надеюсь, подойдут тебе. Выбери себе одно и надень, остальные можешь взять к себе в комнату.
— Мне не нужно оказывать вам свои услуги?
Каноник фон Грумбах непонимающе посмотрел на нее, затем проследил за ее взглядом на кровать с балдахином.
— Нет, не нужно, — сказал он жестко. — Я просто не хотел бы видеть в своем доме желтую ленточку.
Элизабет открыла сундук и взяла верхнее платье хорошего покроя из плотного сукна винного цвета, от которого не отказалась бы и знатная горожанка, если бы на нем было немного больше кружева и украшений. Она быстро завязала тесемки и достала из сундука подходящий чепчик с бархатной ленточкой и серебряной сеткой. Она собрала волосы и уложила их в сетку. Одевшись, она ступила два шага к канонику и сделала книксен. Каноник сглотнул и уставился на нее, широко открыв глаза. Затем он недовольно покачал головой, будто старался прогнать неприятные мысли.
— Очень красиво. Это пока что все.
Элизабет осталась стоять.
— Я хотела…
— Не стоит меня благодарить. Иди в свою комнату. У меня еще есть дела.
Она не сдвинулась с места.
— Я не хотела вас благодарить… точнее, и это тоже. Но я хотела попросить вас еще об одном одолжении.
— Да? — Снова этот строгий загадочный взгляд, от которого у нее по спине мурашки бегали. Больше всего ей хотелось бы убежать оттуда как маленькой девочке, но она подавила это желание. — Что я еще могу для тебя сделать?
— Ужасно скучно целый день сидеть в комнате. Я хотела бы отработать за все, что вы мне сделали хорошего! Я не хотела бы влезать в долги перед вами. Скажите, где я могу быть полезной.
— В этом нет необходимости.
— Пожалуйста! Тогда позвольте мне хотя бы читать книги или заниматься рукоделием — и иногда видеть солнце.
— Это все? — И снова этот немного язвительный тон.
— Да, это все. — Она низко поклонилась.
— Посмотрю, что можно сделать, а теперь возвращайся в свою комнату!
Больше нечего было говорить. Элизабет взяла оставшиеся платья из сундука и вышла из покоев каноника. Фритц Хазе, ждавший у двери, проводил ее обратно к комнате.
Каноник велел не только дать ей книги, кривоногий слуга принес в ее комнату пяльцы и разноцветные шелковые нити. Элизабет принялась за работу, которая давалась ей легко. Очевидно, у нее была практика в этом виде работы, даже если вышивание не доставляло ей никакой радости. Чтение, наоборот, увлекало ее, и вскоре она попросила новые книги. Время от времени она спускалась во двор и наблюдала, как работают служанки и работники, но никогда не выходила за ворота, уважая желание — или приказ — каноника. Иногда Ганс фон Грумбах разговаривал с ней. Чаще всего он хотел услышать подробности о ее жизни в борделе и о ее прошлом. Но она ничего не помнила. Что ему с исполненных тоски снов о юном рыцаре? Возможно, это были всего лишь сны.
— Не выдумывай! Ты знаешь, что он существует и что это воспоминания! Ты его встретила и слышала его голос.
«А я упустила свой шанс», — думала она с грустью. Теперь, в благопристойном платье, она решилась бы с ним заговорить.
— Ах да! Ты уже больше не шлюха, только потому что на твоем платье нет желтой ленты? Ты считаешь, что сможешь смыть с себя грязь в ванне горячей воды?
Ей не удавалось заставить этот ненавистный голос замолчать. Если бы у нее только был человек, с которым можно было бы поговорить! Жизнь в доме каноника была хорошей, теплой, сытной и надежной, но все же внутри Элизабет разрасталась холодная пустота. Она тосковала по Жанель и Грет и другим девушкам, даже по Марте с ее острым языком и по грубым приказам мадам. Неужели она была готова вернуться в бордель и снова работать на Эльзу?
«Вопрос так не стоит! — сказала она себе. — Мадам тебя выгнала! Ты уже забыла об этом?»
Нет! Как она могла?!
— Ты чем-то недовольна?
Элизабет испугалась. Она не услышала, как Ганс фон Грумбах подошел к ней через залитый солнцем двор.
— Нет, довольна, вот только… — она замолчала. Как каноник мог понять ее противоречивые чувства и тоску?
