В телевизоре медсестра с впечатляющим вырезом выглядывала из окна. Симпатичный доктор, стоявший за ней, говорил, что ей это с рук не сойдет.
— Так что же? — не отставала Лола. — Да или нет?
— Кофе.
— Ты уже выпил достаточно кофе.
Она вышла из кухни. Я стоял в Контурах посреди гостиной и смотрел телевизор. Чтобы освободить место, мне пришлось отодвинуть копытом диван. Теперь тот стоял у стены, оккупированный тремя озлобленными собачками. На одной была курточка из искусственной кожи. Я надеялся, что ее звали не Элвис.
— Почему ты не пьешь воду?
— Я не хочу воды.
Врач на экране страстно обнял медсестру. Неожиданный поворот.
— Чарли, я понимаю, у тебя ломка, — проникновенно сказала Лола. — Но от воды будет легче.
— Вот этому? — Я кивнул на забинтованную руку.
— Анжелика говорит, что это царапина.
— По-моему, инфицированная.
Помолчав, Лола ответила:
— Хорошо, она посмотрит вечером снова.
Доктор Анжелика уехала на работу. Предполагалось, что она вернется с болеутоляющим. До тех же пор я мог рассчитывать лишь на безрецептурные лекарства. Это было значительно ниже моего обычного уровня потребления. Каждое гавканье этих разодетых крысенышей проворачивало в моем мозгу нож.
— Я сделаю тебе тост, — сказала Лола. — И принесу воду.
Она ушла в кухню. Мне не хотелось раздражаться. Всему было виной мое тело, которое наказывало меня за отсутствие анальгетиков. «Лола забрала твои органы, — говорило оно. — Унесла твои ноги, пока ты спал». Я не обращал на это внимания. Я не собирался спорить с собственным телом. Я дам ему то, что оно просит. Но когда-нибудь оно заплатит за это. «Лучшее будущее» не единственная исследовательская контора на свете. Я что-нибудь придумаю. Игра была не окончена, и я знал это, потому что иначе быть не могло.
Доктор Анжелика вернулась домой в 18.18. Каждый мускул моего тела обратился в стекло. Кишечник был в панике, а нервы заводились с полуоборота. Я чуть было не передавил вездесущих собачек столько раз, что уже хотел проделать это намеренно.
Они учуяли приближение доктора Анжелики раньше меня, подняли неистовый лай, бросились к двери и стали ее скрести. Я на секунду испугался, что пришел Карл, но тут доктор Анжелика опустилась на колени и собрала в охапку столько, сколько смогла, и засмеялась, покуда они извивались и лизали ее лицо. Это было своего рода позорищем. Я хочу сказать, что понимаю, сколь радостно встретиться, но должно же быть чувство собственного достоинства. Незачем переворачиваться на спину и показывать гениталии. Не понимаю, как можно радоваться рабской преданности. С религией у меня та же история.
Доктор Анжелика поставила сумку на пол. Это был редкий случай, когда правила социального поведения очевидны: я должен был выделить Анжелике минуту на собак и только потом спросить, есть ли в сумке болеутоляющие. Я молча стоял в конце коридора и ничего не извлекал из того факта, что все мои члены тела рыдали. Наконец она подняла глаза:
— Лекарства?
Мои зубы клацали.
— Да, пожалуйста.
— Вам следовало сокращать прием. — Доктор Анжелика вытянула прозрачную жидкость из пузырька. — Незачем принимать так много. Кто вас лечит в компании?
— Я.
Я улыбнулся своему отражению в зеркале ванной комнаты. Я был само предвкушение. Мы с телом взбирались в кабинке на пик американской горки.
— Так не годится. Эти средства вызывают привыкание.
— Привыкание. То есть низкий уровень допамина в мозгу? Это поправимо.
— В смысле?
— Я могу починить свой мозг… — Я осекся, увидев, что доктор Анжелика уже вроде и не собирается делать мне укол. — А вы…
Она подошла к двери в ванную, прикрыла ее и остановилась. Мой мозг стал подсказывать способы завладеть шприцем и не сломать его.
— Вы не закончили. Вы хотите заменить протезами и другие органы.
Я ответил не сразу:
— Мне не нравится слово «протез». Оно подразумевает слабое подобие. Я — улучшаю. Вам известно, что мне достаточно подумать о пункте назначения и ноги сами доставят меня туда?
Я высказал это, исходя из того, что, будучи хирургом, доктор Анжелика была и человеком науки. Я не рассчитывал на всеобщие восторги по поводу целиком искусственного тела. Но ноги с навигатором — налетай.
— Прошлой ночью вы проснулись с криком, потому что не могли спать без протезов. Это не улучшение. Вам становится хуже.
Мои ноги шагнули вперед. Глаза доктора Анжелики расширились. Мои тоже, так как я ничего подобного не хотел. Я всего лишь раздумывал, как бы взять шприц.
— Моя биологическая часть адаптируется с трудом, — согласился я. — Это не довод против технологии.
Рука доктора Анжелики шевельнулась. «Господи, она же погубит шприц», — подумал я.
— Подождите! Я ценю вашу заботу. Но это мое тело. Я сам принимаю решения.
— До вас мне дела нет. Можете разрезать себя на кусочки, мне все равно. Я беспокоюсь за Лолу.
— Полно вам, с Лолой все в порядке. Она в безопасности.
— Разве?
— Да! — Я начинал паниковать. Шприц был совсем близко. — Какие вам еще нужны слова?
— Я хочу, чтобы вы признали: Лола совершенна, как она есть.
Я медлил с ответом. Может ли кто-то быть совершенным? В большинстве отношений это невозможно. Нельзя быть совершенным какое-то время. Вы либо совершенны, либо нет. И я не считаю, что биология работает совершенно. Она обеспечивает эффективную аппроксимацию. Вакуум совершенен. Число пи совершенно. Жизнь — нет.
Но я понимал, что все это будет очень трудно объяснить Анжелике, которая в любом случае спрашивала не о том, совершенна ли в моих глазах Лола в совершенном смысле этого слова, но лишь о том, считаю ли я совершенной, то есть достаточно хорошей, ее биологическую природу. И в этом случае ответ был ясен.
— Лола совершенна, как она есть.
— Вы колебались.
— Что?
— О чем тут думать? Вы либо хотите ее порезать, либо нет.
— Нет. Подождите. Мне пришлось расшифровать ваше определение совершенства.
Медицина. Ее называют наукой, но она больше напоминает декоративно-прикладное искусство с латинскими терминами.
— Я не собираюсь резать Лолу, — добавил я.
— Я вам не верю.
— Вы даже не понимаете, чем я занимаюсь. Дело не в том, чтобы резать. Этот процесс — печальная необходимость для улучшения функций.
— Лола знает, что вы собираетесь улучшить ее функции?
— Я не собираюсь улучшать Лолу!
