– Да-да, конечно, идемте.
Мутти мгновенно оказывается рядом и протягивает руки, чтобы забрать у меня Джереми. Она берет ребенка под мышки и прижимает к груди, а тот начинает хныкать.
– Нет-нет-нет, не надо плакать, – приговаривает Мутти, поддерживая Джереми одной рукой снизу, в другой обнимая за спинку. Головка малыша примостилась в узловатых пальцах Мутти, а она сама мерно раскачивается из стороны в сторону. Тоненькое попискивание постепенно перерастает в рев, и Мутти начинает петь колыбельную.
Ева наблюдает за мной из-под удивленно приподнятых бровей.
– Я скоро вернусь, детка.
Она молча кивает в ответ.
Целую свою девочку в лоб и пожимаю руку, желая приободрить. А теперь надо скорее уходить, чтобы Ева не заметила навернувшиеся на глаза слезы.
* * *
Сандра ведет меня по коридору, сворачивает направо, потом налево, и мы оказываемся в другом коридоре, без красочных картинок на стенах. Сандра подходит к одной из дверей и тихонько стучится. Выждав пару минут, заходим в небольшой зал для переговоров. Посреди зала стоит покрытый пластиком стол, а вокруг него шесть стульев. Лампы дневного света установлены за узорчатым подвесным потолком, на одной из стен – электронная классная доска, на другой – стандартные часы и плакат, демонстрирующий правила искусственного дыхания у детей.
– Присаживайтесь, – приглашает Сандра, указывая на ближайший стул, а сама обходит вокруг стола и садится напротив.
Некоторое время мы молча смотрим друг на друга.
– Как себя чувствуете? – вежливо осведомляется она.
– Будто по мне прокатился грузовик, – отвечаю я и тут же прикусываю язык. Господи, как такие слова могли сорваться с языка!
– Не смущайтесь, Аннемари. Это всего лишь образное выражение.
– Да-да, понимаю. Простите. – Чувствую, как на глаза снова наворачиваются слезы. – Одну минуту, я сейчас приду в себя.
Сандра, как по мановению волшебной палочки, протягивает через стол бумажный носовой платок.
– Не торопитесь.
Молча киваю и утираю глаза платком. Проходит несколько минут, прежде чем спазм в горле проходит и я снова могу разговаривать.
– Можете дать мне кое-какие разъяснения?
– Постараюсь.
– Как случилось, что Джереми практически не пострадал?
– Он находился на заднем сиденье.
– Все равно непонятно, как он уцелел. Если бы видели, что стало с его отцом… – Сглатываю подступивший к горлу комок и изо всех сил стараюсь держать себя в руках.
– Самое удивительное, что ребенок совсем не пострадал при столкновении. После того как грузовик буквально разорвал машину на две части, и задняя часть перестала вращаться и остановилась, малыш вместе с сиденьем просто выпал на дорогу. И при падении разбил голову и получил перелом запястья.
Я не верю своим ушам.
– А как Ева? – после короткой паузы интересуется Сандра.
Заставляю себя сосредоточиться на словах социального работника, а перед глазами стоит жуткая картина: задняя половина машины вертится волчком на дороге, а потом из нее выпадает детское сиденье с ребенком.
– Не знаю, что и ответить. Сначала она буквально потеряла голову от горя, но потом собралась и ведет себя молодцом. А что у нее на душе, сказать трудно.
– Если хотите, могу связаться с психологами, которые окажут девочке помощь по месту жительства.
– Спасибо.
– Возможно, вам самой тоже потребуется консультация психолога.
В оцепенении разглядываю лежащие на столе потные руки. Мне становится неловко. При дневном освещении кожа выглядит болезненно-желтой.
– Аннемари, вы меня слышите?
– Да-да, возможно, вы правы.
– Дело в том, – поучает Сандра, – что вся глубина горя проявляется не сразу. Некоторые люди на первых порах держатся стойко, но ломаются, когда начинают осознавать, что уже ничего нельзя исправить и придется жить дальше со своим несчастьем.
– Мне хорошо известны все этапы горестных переживаний, – перебиваю я, – прошлым летом я похоронила отца.
– Простите, Аннемари, я не знала.
– Ничего страшного.
Неловкое молчание затягивается, и наконец Сандра решается его нарушить:
– В таком случае, вы знаете, что существуют некоторые бытовые вопросы, которые необходимо решать, даже если очень не хочется. Сегодня утром я навела справки о родственниках Сони и боюсь, не нашла ничего утешительного.
– Что вы имеете в виду?
– Соня – единственный ребенок женщины, на арест которой был выдан ордер еще четырнадцать лет назад. По некоторым сведениям, она сейчас находится в Аргентине. В любом случае, вряд ли стоит принимать ее во внимание.
– А отец Сони? – Я не могу прийти в себя от потрясения.
– В свидетельстве о рождении написано: отец неизвестен. Мать Сони жила с разными мужчинами, но состояла в браке только с последним. Потом они развелись. Сегодня я говорила с этим человеком.
– И что он сказал?
Поджав губы, Сандра устремляет взгляд на стол:
– Прежде всего он поинтересовался, имеет ли право претендовать на часть недвижимости, принадлежащей покойной. А потом заволновался, как бы его не одурачили и не заставили принять участие в расходах на погребение.
– Вы серьезно? – В недоумении смотрю на Сандру.
– Серьезнее некуда, – кивает она.
– Значит, я должна взять на себя заботу о похоронах их обоих? – Только сейчас до меня доходит смысл сказанных Сандрой слов.
– Вы не обязаны этого делать, – мягко возражает Сандра. – Но если вы решите заняться похоронами, полагаю, возражений не последует.
– Вот как. – Чувствую себя так, будто мне пронзили глаз острым предметом. Уронив голову на руки, размышляю, как пережить несколько последующих дней.
– Еще раз примите мои соболезнования, Аннемари. Я окажу любую возможную помощь.
– А что говорится в завещаниях? Что станет с Джереми?
– В завещаниях? – Сандра заметно оживляется. – Думаете, завещания существуют?
– Не сомневаюсь. Заявляю это с полной уверенностью. Ведь Роджер – юрист. – Я на мгновение задумываюсь и уже менее твердым тоном снова спрашиваю: – А что будет с Джереми?
– Именно этот вопрос я сегодня и пытаюсь решить.
– Что подразумевается под словом «решить»?
– Малыш фактически здоров, и его можно выписывать из больницы. И если существуют завещания…
– Я же сказала: они, несомненно, есть.
– …и если в них названы имена опекунов, это сильно упрощает дело.
