— Последние уезжают, — вздохнул академик. — Саркисян уехал. Считай, целое направление утрачено. Перспективное направление.
— А тут еще Саша Нейман черным вороном вьется, — вздохнул Ровенский, разрезая маленьким серебряным ножиком апельсин. — Пакетики растаскивает. К вам не заходил?
Академик потер огроменной ручищей подбородок.
— Знает, что бесполезно. И рука у меня тяжелая.
— Дал вашему институту хоть немного продержаться Колумбийский проект? — спросил Марципало. При посредстве ООО «Технологии, XXI век» было заключено соглашение с аналогичным американским институтом о проведении совместных разработок. Это позволило Ачарову еще на год сохранить расползающийся по швам институт.
— Немножко, — кивнул Ачаров. — А ведь были времена, когда не обязательно было ходить с протянутой рукой за рубеж…
— Были… Прошли, — недовольно произнес Марципало. — СССР сожрал системный кризис.
— Системный кризис? — . академик насмешливо посмотрел на расслабившегося в кожаном кресле гостя. — Миф. Это был обычный кризис. Я знаю, о чем говорю. К началу девяностых наша страна подошла по ряду направлений к технологиям даже не двадцать первого, а двадцать второго века. Страна могла сосредоточить на перспективных темах огромные ресурсы. И оставить Запад в хвосте… Был бы гигантский скачок не только нашей страны, но и человечества… Сбили на взлете нас, а не мы сами упали.
— Спорный вопрос, — поморщился Марципало, которого быстро утомляли политические споры.
— Может быть, — кивнул устало академик. — Но у нас была своя дорога. Сейчас мы вынуждены плестись в русле цивилизации, которая подчиняется устоявшимся центрам силы и транснациональным монополиям. И тут шаг влево, шаг вправо — побег…
— Прыжок на месте — попытка улететь, — хмыкнул Ровенский.
— Оборона. Космос, — вздохнул Ачаров. — Межпланетные станции. Ядерные ускорители. Подводные исследования. На все средства находились. А теперь Нейман шастает по этажам с пакетиками и присматривается, чего здесь еще можно урвать.
— И что делать — вечный русский вопрос? — «Колобок» хватанул немножко коньяка, и его розовые щечки порозовели еще больше обычного. — На что надеяться, Владимир Георгиевич?
— На что? — Ачаров устало и грустно улыбнулся. — На самих себя. Русский всегда носы всем утирал… Важно сейчас пережить. Переждать. Выжить. И что можно спасти — вынести из огня.
— Что нельзя — похоронить, — поддакнул Ровенский.
— С почестями, — академик улыбнулся. — Ладно, чего душу травить без толку. Тут возникли несколько необычные обстоятельства. Думаю, для вас они будут небезынтересны.
— Весь внимание, — сразу напрягся Марципало, понимая, что начинается разговор, ради которого Ачаров пригласил их.
— В сибирской тмутаракани есть филиал института ядерных исследований… В былые времена работали чисто на оборонку, поэтому и заперли их в леса. Профессор Грушин. У него была лаборатория. Давно им финансирование пообрубали благодаря… — академик ткнул пальцем в пол, намекая на второй этаж, там располагался секретариат и другие органы, распределяющие деньги на науку. — Бесперспективно. Безумно. Не сулит немедленной выгоды… Недавно ребята Грушина позвонили мне…
Ачаров замолчал.
— Не томите, Владимир Георгиевич, — укоризненно произнес Марципало.
— Не знаю… Мне не верится… Но не доверять им оснований нет… Если действительно у них все вышло, как они говорят, то это прорыв в электродинамике. Где, кстати, прорывов никаких давно не ждут.
— Вы не хотите в своем институте устроить проверку? — спросил Марципало.
— Нет возможности. Урезают, урезают, урезают… На грантах держимся и на международных программах… Кроме того, немного не по профилю. И ребята хотят извлечь выгоду, в чем, как вы понимаете, мы совершенно не сильны…
— Все ясно, — кивнул Марципало. — Нужно смотреть. Изучать. Путь привычный — товар лицом. Экспертиза. Патентование. Приискание инвесторов или благотворителей — как выйдет.
— Я понимаю, — кивнул академик. — Завтра в Москве появится молодой человек. Я его лично не знаю, но мне его отрекомендовали как весьма перспективного ученого… Правда, личность несколько экстравагантная.
— Направьте его ко мне, — усмехнувшись, произнес Марципало. Он привык к экстравагантным личностям. И считал себя готовым ко всему.
Но то, что возникло на следующий день в офисе фонда «Технологии, XXI век», было нечто из ряда вон выходящее.
В назначенное время возник верзила лет тридцати — тридцати пяти. Его атлетическая комплекция сочеталась с плохой координацией движений и неуклюжестью. Он тут же смахнул вазу со стола в кабинете президента фонда и с трудом приземлился на стул, который жалобно скрипнул под его массой. Одет был в мятые джинсы, клетчатую рубашку, клетчатый же, достаточно жеваный, пиджак и зеленый галстук. Галстук тер ему шею, и верзила то расслаблял, то затягивал узел. Видно было, что к этому светскому элементу одежды он так и не привык за свою жизнь.
— Парамон Васильевич Купченко, — сухо представился посетитель. Взгляд у него был несколько рассеянный и вместе с тем настороженный.
— Очень приятно. Присаживайтесь, — предложил Марципало, поняв, что это тот самый протеже академика.
Выпрямившись в кресле, будто кол проглотил, гость выставил перед собой ладони и повел ими вокруг себя, сосредоточенно и хмуро глядя в одну точку. Ровенский, сидевший в уголке на диване, наслаждался этой сценой. В его коллекции патологических ученых типажей сегодня прибыло серьезное пополнение.
— Аура неважная, — сообщил гость изумленному Марципало. — Подчистить бы надо.
Артемьев прочитал справку-меморандум по оперативному делу «Сластолюбцы». В три страницы, исполненные мелким шрифтом, втиснулось достаточно информации, чтобы в нормальной стране тряхануть, как землетрясением, властный Олимп. Но это в нормальной стране.
— Глубоко копаешь, — произнес Артемьев одобрительно.
— Ну да. Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, — угрюмо кивнул Никита Денисенко, начальник отдела по борьбе с преступными авторитетами..
Артемьев поглядел на аккуратно исполненную схему связей фигуранта. Стрелки тянулись к многочисленным связям разрабатываемого лица — к «телам» (так называли детей), к заказчикам — заядлым педофилам.
— Во смотри, сучье какое, — зло процедил Денисенко, тыкая в схему. — Весь московский бомонд.
— Смотрю, крепко ты на этой теме завис, — усмехнулся Артемьев.
— Завис. Руки к пистолету тянутся.
— А руки связаны, — кивнул Артемьев. — История стара, как мир.
— Противно это все, — скривился Денисенко. — Смотри, кто изрисовывается. Известный кутюрье. Не менее известный певец. Ну, знаешь его. Поет «Твои бездонные ресницы».
