— Галка. И я это слышу от дамы? Привыкай жить, как положено леди, — усмехнулся Художник.
— Нет, но отстегивать такие бабки, — она чуть не плакала.
— Да, когда привыкли только брать…
— Эх, — вздыхала она и, вынув целлофановый пакет с баксами из кармана новой норковой шубы, которую ей подарил дядя Леша во время очередного запоя, шла расплачиваться со строителями за только что отремонтированную большую комнату и ванную.
Между тем произошло событие, имевшее для Художника огромное значение. В областном выставочном зале прошла его персональная выставка. У него было какое-то непонятное ощущение — будто он взмыл вверх, ощутил сладость полета и вместе с тем открылся для всех, распахнул свою душу. Выставка была воспринята в городе вполне доброжелательно. Его знали как карикатуриста, а теперь познакомились как с хорошим графиком.
После первого дня выставки он сидел в оцепенении и смотрел перед собой. И вдруг возникла ясная, обнаженная до боли мысль — а на что он переводит свою жизнь? Что он творит со своей душой? С кем он общается — толпой одноклеточных тварей, не способных даже попытаться заглянуть внутрь себя? И на миг накатила такая жалость к себе и растраченным годам… но тут же ушла…
Однажды возникло новое дело, последствий которого никто тогда представить не мог.
— Тут один джентльмен за несколько неслабых партий левака вагон денег задолжал, — сказал Гринберг однажды, пригласив Художника в свой офис. — Раньше с ним проблем не было, а теперь…
— Кто такой? — осведомился Художник.
— Да есть мальчик-одуванчик. Живет в стольном городе. Уже месяц кормит меня обещаниями.
— И что?
— Будет еще год кормить, — вздохнул Гринберг. — Думаю, он нас просто кинуть собрался.
— Такой смелый?
— Такой жадный. И еще — ему крышуют торгуевские. Есть такие в Подмосковье.
— Слышал я. Зеленый у них в паханах.
— Так ты все знаешь, — всплеснул, руками Гринберг, умильно глядя на собеседника.
— Предлагаешь с Зеленым на разбор?
— А чего?
— Гляжу я на тебя, Лева…
— Андрюша, ты энергичный молодой человек; У тебя все получается… Восемьдесят пять тысяч долларов! Ты можешь представить!
— Могу.
— Взяли и кинули… А теперь еще у этого гада проценты накапали. Ну, сам знаешь. Счетчик-то на то и есть счетчик, чтобы тикать ночи и дни.
— Значит, мальчик-одуванчик, — задумчиво произнес Художник, которому совершенно не хотелось связываться с торгуевскими. Там команда была мощная. И совершенно безбашенная.
— Да. Ты себе не представляешь, что это за фрукт. Ой, что это за фрукт, — закачал головой Гринберг.
— Посмотрим. Может, удастся этот фрукт сорвать, — пообещал Художник.
— Сорви, Андрюша. Сорви…
Способы выявления источника утечки информации существуют со времен царя Гороха одни и те же. Самый простой из них — подбрасываешь тому человеку, которого подозреваешь в том, что он осведомитель противника, какие-то сведения, требующие немедленного реагирования, и смотришь — если есть реакция, ясно, у кого рыльце в пушку. Но тут возможны многие варианты, в зависимости от творческой фантазии.
Первому Влад позвонил своему бывшему сослуживцу майору Ломову, ставшему начальником отделения:
— Привет.
— Кто говорит? — осведомился Ломов,
— Лом, ты что? Не узнаешь? Это Влад. Секундное молчание.
— Давно не возникал, — произнес Ломов. — Тебе еще деньги по расчету положены. Кто будет забирать?
— А что, много накапало?
— Немного. Но на бедность…
— Ага, — кивнул Влад. — На бедность — это по мне.
— Ты уже решил, чем будешь заниматься?
— А куда может пойти бывший рубоповец? Или в бандиты. Или в бизнесмены.
— Но ты-то небось в частные сыщики пойдешь.
— С чего взял, Лом?
— А куда тебе еще, Влад? усмехнулся майор Ломов. Иначе тебе — тоска и скука.
— Действительно, куда…
— Так что, решил ты, куда идти? — не отставал Ломов.
— Решил. На кладбище.
— Что? — опешил Ломов. — Могилы копать?
— Зачем? Лежать в них… Меня чуть не грохнули на днях.
— В смысле?
— В прямом. Теперь сижу, гадаю — кто из старых клиентов момента дожидался.
— Вот что, — помолчав, произнес Ломов. — Ты подъезжай вечером в контору. Переговорим.
— Нет. В контору не поеду. Но встретиться нам надо.
— Ты у себя дома?
— Я что, смертельный враг своему здоровью? — удивился Влад. — Пристроился.
— Где хоронишься?
— Есть хата. Магазин «Самоцвет» знаешь? Да знаешь ты. Мы там Глобуса сторожили. У его входа.
— Хорошо. Когда? — осведомился Ломов.
— Давай часа через два.
— Нет, я сейчас уезжаю. Давай в пять вечера.
— Как скажешь. Мне все равно. Идти-то двести метров… Гурьянов подъехал к магазину «Самоцвет» в полчетвертого. Одет он был так же, как и на встрече с Крошкой, — стареющий хиппи в круглых очках и с букетом в руке. Он нашел хорошее место для обзора. И вскоре высмотрел шустрых молодых ребят. Те неторопливо прогуливались, но явно кого-то высматривали. Один подошел к дворнику, ткнул удостоверением, задавал вопросы. Еще поспрашивали одну бабку.
В пять часов появился майор Ломов. Он явно нервничал, прохаживался перед магазином из стороны в сторону и все время смотрел на часы. Все это время те молодые люди держались на почтительном расстоянии.
Наконец Ломов уселся в свой подержанный «Мерседес» и подался восвояси. Через пару минут собрались в путь и молодые люди. Они сели в зеленый «Опель-Сенатра».
Гурьянов бросился к своей «Волге», прыгнул на сиденье, сорвал очки и кепку, натянул куртку и прилепился к «Опелю».
— Я повел их, — произнес он в микрофон рации. — Зеленый «Опель-Сенатра». Смотри нас на перекрестке. Мы двигаемся центру. Не пропусти. Понял?
— Понял, — сказал Влад.
На двух машинах вполне можно вести одну машину. Парни в «Опеле» так и не засекли за собой «хвост» и спокойно добрались до проспекта Вернадского. Там они на охраняемой стоянке оставили машину и прошли в многоэтажное здание.
— Так, что у нас на Вернадского по этому адресу? — спросил Влад, подсаживаясь к Гурьянову в машину.
— А на Пушкинской у нас частное охранное предприятие «Тесей», — удовлетворенно произнес Гурьянов.
