— Да, любит совать нос в чужие дела, — с готовностью закивал Биндюжник.
— Настала пора его нос укоротить.
— Обрубить, — с энтузиазмом добавил Биндюжник и нервно хохотнул. И тут же смех бульканьем застрял где-то в горле.
— Достать Аккуратиста, — Алибаба резко повернулся и взял его стальными пальцами за плечи, притянул к себе так, что ощущался идущий из его рта запах — пахло какой-то падалью.
— Достанем, — прошептал Биндюжник.
…Да, так все это и было. Говорили они обо мне. Аккуратист — это, честно говоря, я. Человек, выполняющий некоторые особые поручения за особую плату. Нет, я вовсе не крохобор, любящий деньги. Я просто обожаю совать нос не в свои дела и переиначивать все вокруг на свой лад. Кстати, эти люди были не первые, кто мечтал мой длинный нос укоротить… Впрочем, почему длинный? Нос как нос. Орлиный нос. Можно сказать, несколько великоватый, но изящный нос. Какой дурак назвал его шнобелем?
Признаться, у этих людей действительно могли быть ко мне кое-какие претензии…
История эта началась за неделю до того, как Алибаба раздумывал, стоит ли ему дать волю ярости и пустить в расход парочку своих помощников для обретения хоть доли былого душевного спокойствия, или стоит пока что держать себя в руках.
Алибабе страшно не хотелось отвечать перед боссом. Паук был мягким человеком, но до определенной степени. Такие прозвища людям с его положением даром не дают. Тут отличиться надо.
Итак, с чего начать это поучительное повествование? Пожалуй, с того, как за неделю до визита незнакомца в «бункер» ко мне наведались киллеры, которым был выписан на меня заказ.
Глава вторая
Был прохладный летний день. Что же это делается? Что это за лето такое одно за другим? Вопиющий беспорядок, То жара такая, что в жидкий асфальт проваливаешься по щиколотку. То холод, что нос отморозишь. Погода безумно скачет, будто у нее пляска святого Витта. А чего ей не скакать? Сумасшедшее лето. Сумасшедший год. Сумасшедшая погода. Все логично…
— Новости культуры. В Нижнем Новгороде открылась мемориальная доска популярного в свое время певца Шаляпина, — вещала далекая дикторша «Эха Столицы». — В Новосибирске прошли гастроли великой русской певицы Алины Булычовой… По просьбе ветерана труда Анны Иосифовны Гендельбейгер передаем песню в исполнении сына… ох, простите, мужа Алины Булычевой — несравненного Федора Укорова.
— Ты моя коза, я твой козлик, — заблеял он. Я убавил звук, терпеливо дождался, когда желтый свет сменился зеленым, и нажал на акселератор. Улица была пуста, но я привык соблюдать правила движения. Когда всю жизнь нарушаешь все возможные правила, то должно оставаться хоть что-то святое.
Киллеры ждали меня у подъезда. Ребята уже начали беспокоиться, не случилось ли что со мной. Действительно, клиент сильно запаздывал. Можно сказать, обнаглел вконец. Обещался быть еще час назад.
Но не станешь же им объяснять, что меня задержали срочные дела.
Срисовал я их сразу. Наметанным взглядом уловил всю расстановку. Чего-то подобного я ждал. Один сидел в зеленом тертом «жигуле» одиннадцатой модели на въезде во двор. Он поймал меня глазами и как-то вздрогнул. Издалека, конечно, выражения лица не рассмотришь, но кое-что глаз фиксирует. Сигнал тревоги поднялся из подсознания, как обычно, когда ощущаешь, что судьба еще раз решила испытать тебя на прочность.
Они здесь, И что теперь? Вариантов не так много. Я выхожу из машины, и они меня фаршируют из автомата скорострельностью шестьсот выстрелов в минуту. Или из оптической винтовки вот с того чердака… Нет, это вряд ли. Скорее всего, они ждут меня в подъезде, поглаживая глушитель на пистолете. Подъезд у нас глухой. Ох, совсем душегубы утеряли совесть. Средь бела дня стрелять в живого человека…
Тип в машине нагнулся, будто пятка зачесалась или что-то срочно нужно было рассмотреть на полу. В действительности он скрючился с единственной целью — чтобы никто не углядел, как он самым подлым образом решает мою судьбу, произнося в рацию что-то типа: «Клиент прибыл, сейчас будет в подъезде».
Интересно, сколько их там? Неважно! — с бесшабашной отчаянной веселостью подумал я.
Конечно, я не супермен. Самолеты на лету останавливать одной левой у меня не получится. Но когда играешь всю жизнь в игры, в которых достиг немалого, стал признанным профессионалом, а на твоем пути попадаются жалкие любители, грех не справиться с ситуацией.
Итак, дальше все развивалось следующим образом. Я нажимаю на цифры кода и захожу в подъезд. Скорее всего он или они у лифта. Там есть большое пространство, где темень, кошками и бомжами воняет, но киллерам не до удобств, Я беру в своем почтовом ящике газету «Экстра-Москву» и кучу всякого бумажного хлама.
Дальше, по идее, я должен развернуть газету в поисках программы телевидения на следующую неделю, нажать на кнопку вызова лифта и дисциплинированно получить в спину пулю. Раз, два, три — все. Есть вариант, что киллеру случайно еще кто-то под руку подвернется. Ну что ж, патрона не жалко. А свидетелей не оставляют. Свидетелей ликвидируют безжалостно и без долгих раздумий… Кстати, что это за слово такое — ликвидируют? «Убивают» для профессиональных убивцев звучит как нецензурщина. Ликвидировать, зачищать — это куда благороднее и круче, почти как в кино. А большинство киллеров и есть инфантильные переростки, задержавшиеся в своем развитии на уровне пятого класса, больше качавшие мышцы, чем мозги, и научившиеся нажимать на спусковой крючок где-нибудь в бесчисленных горячих точках.
Я тут знаю все, каждый угол. Я никогда нигде не селюсь, не исследовав дом и окрестности и не убедившись, что в случае чего у меня есть возможность уйти целым и невредимым. И мне прекрасно известно, что от почтового ящика есть дорога не только к лифту, Можно еще вернуться к двери и нырнуть в подвал, куда ведет ржавая запертая дверь. Но у меня есть от нее ключ. Я испытываю нешуточное уважение к подвалам и чердакам. Они не раз спасали мне жизнь.
И вот я уже в подвале. Оттуда выныриваю в соседний подъезд. Дальше — в заросший деревьями дворик. Киллер отсюда меня не видит. Скрываясь за деревьями, огибаю дом. Забираюсь на крышу технической пристройки. Распахиваю окно и осторожно, совершенно бесшумно пробираюсь на лестничную площадку своего подъезда между первым и вторым этажом. Отсюда видны дверцы лифта, перед которыми в меня хотят всадить несколько пуль, как в мишень.
Сколько все заняло? Полторы минуты? Ребята заждались. решили, что я читаю у ящика газету. Ничего, дольше ждали. Еще подождут.
Из всех искусств для меня важнейшим является искусство… нет, не кино, как говаривал вождь пролетариата. Всего лишь искусство слушать. За шумом труб в водопроводе и музыкой я различил внизу сопение и едва заметное шебуршание.
Я весь обратился в слух. И через полминуты готов был с уверенностью сказать, что там всего один человек, Самонадеянный дурак, возомнивший себя Рэмбо.
