Впрочем, ТОО «Восток» большей частью использовалось для отмыва денег и относительно законных акций. Для явно противозаконных операций и контрабанды создавались фирмы-однодневки, где друзья числились простыми менеджерами, а чтобы было кому держать ответ перед законом, если закон заинтересуется, в директора и бухгалтеры нанимали никчемных людишек, которых не жалко и которые при всем желании из-за отсутствия мозгов никого заложить не смогут.
Как только не ввозили контрабанду. Просто внаглую, раздавая взятки таможне направо и налево, перли через границы фуры. Провозили коробки с сигаретами, завалив их сверху металлом, гнали в вагонах под всяким мусором. Обороты уже были на десятки и сотни тысяч долларов. Дело пахло миллионами, и игры пошли более жестокие, чем даже при торговле водкой. Где миллионы, там надо с новой силой и яростью биться, защищая свои интересы, грызть глотки. И они защищались и нападали, им было легче, их было трое.
Это было хорошее время. Время побед, когда, казалось, все по плечу. Когда деньги шли к деньгам. Когда враги уходили с дороги по доброй воле, по стечению обстоятельств или им помогали уйти. Когда ощущалась радость от вещей, которые раньше были не по карману, — первая не просто классная, а очень дорогая машина, первый настоящий «новорусский» особняк, первый крупный счет за рубежом и золотая кредитная карточка, греющая карман и сердце. Когда казалось, что дальше путь лежит только в гору и что за все это не придется расплачиваться.
Но надеяться на долгую безоблачную жизнь могут только неисправимые оптимисты, то есть идиоты. Реалисты знают, что на синее небо непременно наползут облака. А то и грозовые тучи.
Тревожным сигналом явился очередной капитальный залет Глушко. Влетел он по причине прогрессирующей злокачественной наглости, непоколебимой уверенности, что ему любое море по колено, а еще из-за привычки не доверять никому и все концы завязывать на себе. Вот и дозавязывался. Он пытался чуть ли не в открытую — пальцы веером — протолкнуть на паромной переправе груз сигарет и нарвался на плановые мероприятия ФСБ по борьбе с контрабандой и коррупцией. Повязали чекисты и груз, и двух таможенников-взяточников, и самого Глушко. Бизнесмен отпарился на нарах три месяца. Все это время его друзья пытались найти выходы на следователя и прокурора и вкачивали деньги в дело освобождения томящегося в оковах товарища. Наконец добились своего — Глушко выпустили, изменив меру пресечения с заключения под стражу на залог, что обошлось очень недешево. Но дело не было прекращено. ФСБ продолжала копать. Глушко, узнав вкус хорошей жизни, меньше всего мечтал снова о нарах. Перспектива направления дела в суд приводила его в ступор. И откупиться раз и навсегда никак не удавалось — вроде деньги на подкуп исправно вливал, дело притормаживалось, но потом опять фениксом восставало из пепла. И как топор над головой висела возможность, что следствие накопает что-то более серьезное и на Глушко, и на двоих его друзей, и на фирму «Восток», да и много еще на что. Хвост за парнями тянулся длинный, и на него вполне мог наступить кованый чекистский сапог.
И так совпало, что в это же время по старой дружбе пошли все более широкие трещины. Правда, первые из них поползли еще давно. Главным образом виноват в том был Глушко, его несносный характер. Для общения с ним требовалась немалая выдержка. Его фокусы постепенно достали и Плута, и Арнольда. Но ощущение, что «один не воин», все еще цементировало их. Все еще жило доверие между ними. Но доверие не вечно. И начала трещать старая дружба по швам. Не к месту брошенное слово, смешок. Злые слухи. В общем, отношения охладевали.
Первым из общего дела решил выйти Плут, самый хитрый и лучше других чувствующий свою выгоду. Он стал разрабатывать в сигаретной торговле новые жилы, и прежние друзья ему были в тягость. У него появилась другая поддержка.
— Сука, — откомментировал его поведение Глушко. — Я думал, он брат, а он — сука.
— Рыба ищет где глубже, — тогда примирительно сказал Арнольд. — А человек — где лучше.
— Сученыш, — отрезал Глушко.
Но до полного развода не дошло. У Плута слишком многие интересы остались в общем деле. И разрывать не хотелось окончательно никому. Так что деньги Плута продолжали вращаться в «Востоке», к взаимной выгоде. Однако Глушко и Арнольд уже решили для себя, что не будут, как в прошлом, сломя голову бросаться на защиту Плута, как только тот пошлет сигнал «SOS». Уже не те времена. Не те отношения. Пора оставить юношеские сантименты.
Следующим начал смотреть налево Арнольд. Подвернулась возможность быстро скинуть две фуры с сигаретами «МБ». Что он и сделал через свою подставную фирму, оставив в стороне своих компаньонов. Глушко, прознав про это, пришел в ярость.
— Ты — крысятник! — орал он, стукнув сотовым телефоном о свой стол так, что в стороны полетели осколки.
Крысятник — одно из самых сильных оскорблений на зоне. Так величают воров, которые крадут у своих.
— Базар-то надо фильтровать, — посоветовал тогда Арнольд. Ему была неприятна эта сцена, и он брезгливо смотрел на Глушака. Тот, почувствовав эту брезгливость, взъярился еще больше.
— Сука! — Кулак его воткнулся в грудь со стуком, так, что Арнольд не успел среагировать. Да если бы и среагировал — он отлично знал, что в драке против Глушака не сдюжит. Так было на ринге. И так будет сейчас.
Арнольд отлетел, упал на мягкий ковер. Глушко наскочил на него, с размаху засветил ногой по ребрам, так что внутри что-то хрустнуло. — — Хва! — заорал Арнольд.
— Крысятник! — Глушко, переведя дыхание, отошел от него, упал на диван, сжимая пальцы в кулаки и разжимая их.
После этого Арнольд в сердцах бросил, что в офис больше ни ногой. Но их крепко связывали совместные интересы, общак, рассеянный по счетам «Востока», по складам в виде сигарет. Хочешь не хочешь — приходится общаться. Особенно когда так прижало после убийства Сороки.
Сейчас, сидя на пластмассовом стуле у кафе «Ипподром», Арнольд, слушая рассказ Глушака, старого злыдня, когда-то бывшего лучшим другом, подумал: а хотел бы он вернуть те романтические времена, когда они, как три мушкетера, плечом к плечу отбивали атаки врагов?.. И вдруг понял, что ни за что не согласился бы. Слишком много он узнал о жизни с той поры, слишком поумнел, чтобы мечтать о возвращении наивного неведения. За жизненный опыт и изжитые иллюзии слишком дорого заплачено. Нет, он никогда ничего не хотел вернуть назад.
Глушко тоже вряд ли мечтал что-то отыграть назад, вернуть то, что когда-то было ему дорого. «К чертям друзей — я сам себе товарищ» — похоже, впредь он решил исповедовать этот принцип. И научился забывать хорошее, что ему когда-то делали, отлично помня плохое. Разошедшись с Плутом и с Арнольдом, он вдруг почувствовал легкость — он свободен и ни от кого ни в чем в этой жизни не зависит…
— Вот такая поганая история получается, — закончил Глушко повествование о своем путешествии в Германию в поисках исчезнувших денег, смял опустевшую банку из-под пива и бросил ее точным ударом в стоявшую у стены урну.
