Арнольд знал толк в водных процедурах. В жизни, конечно, предостаточно удовольствий, но что может сравниться с хорошей гидромассажной ванной? Или с доброй русской банькой? Раки покрупнее или, на худой конец, креветки, пивко холодное, только не немецкое или голландское, а наше отечественное, лучше разливное, хотя хорошего разливного в последнее время днем с огнем не сыщешь, и русская баня — вот он, предел мечтаний.
Под тугими теплыми струями он расслабился и впал в состояние, сравнимое с нирваной. Сознание плыло по волнам, и ему было хорошо. И страшно не хотелось возвращаться к заботам, к тысячам вопросов, которые нужно решать в офисе, к переговорам с мелкими поставщиками и к тяжелой беседе, которую предстоит провести с наглеющим таможенником. Таможня хочет иметь все больше, делая все меньше, но Арнольд на нее не обижался — это желание всех паразитов на земле. А такая вещь, как окно в границе, да еще надежное и прочное, считай, стеклопакет, стоит очень дорого.
Наконец, решив, что с него достаточно, Арнольд начал постепенно возвращаться к действительности. Напоследок ополоснулся холодной водой, пофыркал, растер докрасна свою мускулистую, хотя и начинающую, как у всех бывших спортсменов, заплывать жирком фигуру, и отправился на кухню. Там колдовала Лена, как какой-нибудь оператор системы управления на главном пульте электростанции, переключаясь от миксера к тостеру, от тостера к микроволновке с дистанционным управлением. Для нее этот процесс мог сравниться разве только с удовольствием от постельных ласк. Арнольд однажды предложил ей нанять прислугу, чтобы готовила и за домом следила, но это предложение было с негодованием отвергнуто.
— Готово, — пропела она, и Арнольд, проходя, впился ей в плечо зубами.
— У-р-р, — утробно заурчал он при этом.
— Откусишь! — воскликнула она.
— Муж я или не муж? — с напускной суровостью произнес он.
— Муж, муж.
— Во, и паспорт могу показать. — Он сграбастал ее в объятия и укусил еще крепче, так что она взвизгнула. — Уйди, дурак! Я тут ему готовлю, а он…
— Кусается… Все правильно. В нашем деле зубы остфые нужны.
— И ты на мне их тренируешь.
— Это чтобы далеко не ходить…
Он сел за стол. На красивом фарфоровом итальянском блюде уже были разложены бутербродики с черной икрой, карбонатом. Готовился еще омлет и тосты с сыром. Арнольд знал, что если с утра хорошо не подкрепиться, то весь день будешь чувствовать себя в чем-то обделенным. Чтобы быть в форме, он должен быть прежде всего сытым и довольным жизнью. Голодный человек — человек злой. А злым деньги не идут.
Он плюхнулся на мягкое кожаное синее сиденье уголка, прижмурился — в окно светило яркое солнце. Погода — как по волшебству изменилась. Еще ночью хлестал мелкий, противный дождь, ветер раскачивал деревья и было зябко, мерзко, даром что весна. А теперь светит солнце и, в общем-то, все отлично.
— Как ты сегодня? — спросила Лена.
— День сумасшедший. С утра надо к Дону Педро.
Лена скривила губы, демонстрируя свое отношение к Петру Смагину, директору ТОО «Локс», приятелю и компаньону мужа. Кличку Дон Педро он получил благодаря тому, что своим статным видом и смуглым лицом, а также черными усами походил на героя-любовника из латиноамериканских сериалов. Был он скользок, хитер, и у Лены вызывал чувство брезгливости.
— Ты ему как накаркала, — сказал Арнольд. — У него неприятности с таможней. Приличную партию цигарок арестовали.
— И не жалко.
— Да. Только он наш компаньон. — Арнольд запихнул в рот бутербродик с паюсной икоркой.
— Такие компаньоны до добра не доведут…
— Отлично, — оценил Арнольд бутербродик, потом протянул руку, сграбастал пульт и включил небольшой телевизор «Филипс», подвешенный на подставке под потолком в углу. И сразу же, как подгадал, нарвался на убойную новость.
— Сегодня ночью застрелен пятидесятилетний генеральный директор ТОО «Квадро» Николай Сорока, — вещал унылый, как закоренелый грешник на исповеди у ксендза, диктор местной телепрограммы «Берег». — Наши источники в УВД полагают, что это очередное заказное убийство из серии убийств по табачным делам.
— Ой! — вскрикнула Лена, и поднос с поджаренными хлебцами едва не выпал из ее рук. — Николай Иванович!
— Мать твою! — Арнольд прищелкнул языком. — Картина Репина «Приплыли»…
На экране замелькали кадры — дом, где проживал Сорока, его новый, гладкий, благородный и черный, как рояль, «Мицубиси-Паджеро».
— Ой, что сейчас с Катькой! — всплеснула Лена руками, обессиленно присаживаясь на табуретку. В ее глазах застыл ужас. Тот ужас после злосчастного взрыва самодельного устройства в последнее время немножко отступил, но возвращения его Арнольд боялся. Это значило, что опять будут транквилизаторы, бессонница, упреки.
— С Катькой, — горько усмехнулся он. — Что сейчас с мужиками!
— С кем?
— Ох, лучше не напоминай…
Тут послышался телефонный звонок. Недолго ждали. Можно представить, как в эти минуты обрывают провода телефонов, настукивают номера на мобильниках. Весь сигаретный бомонд сейчас гудит встревоженным ульем.
— Здравствуй, — послышался в трубке голос старого приятеля и компаньона Казимира Сапковского по кличке Плут. Кличку эту он заработал честно.
— О, давно не видались, — хмыкнул Арнольд. — Чего голос грустный? Телевизора насмотрелся?
— Насмотрелся.
— Хорошо мы погорели.
— На семьдесят тысяч зелени с общака нашей родной фирмы, — взволнованно воскликнул Плут.
— А ты сам? — спросил Арнольд. — Только не говори мне, что свои деньги в проект не вливал.
— Вливал.
— Сколько?
— Под семьдесят.
— Ну, это ты переживешь.
— А ты?
— Мой тридцатник, — сказал Арнольд, и в его голосе ощущалась не свойственная моменту легкость: действительно, чего горевать, если погорел на тридцать тысяч долларов, тогда как лучший кореш погорел на семьдесят, а на сколько погорели другие кореша, вообще приятно представить. — Я человек осторожный.
— Осторожный. Ты же еврей натуральный! — воскликнул Плут. — Всегда в выигрыше.
— Все сказал?
— Ладно, Арнольд, не обращай внимания…
— Вообще-то, кто из нас еврей, можно поспорить, Казимирчик.
— Ну, завелся, как двигатель моего «Ягуара» — с полоборота, — с досадой произнес Плут. — Пропустим. Что-то с соображалкой туго у меня… Блин, семьдесят. И еще общак на сто.
— Последние деньги?
— Это почти сто зеленью! Ты понимаешь…
— Понимаю…
