— Это нетрудно, — пожал Ушаков плечами и протянул ей фотографию — ту самую, которой в свое время огорошил Дона Педро.
На Инессу снимок особого действия не оказал.
— Вот черт, — только и произнесла она.
— Как прокомментируете? — спросил Ушаков.
— А никак. Этот ревнивый идиот нанял сыскное агентство «Титан», чтобы там выяснили, есть ли у меня хахаль. Вы скажите, если он всех манекенщиц в городе переимел, почему мне хахаля не иметь, а?
— Дальше, — потребовал Ушаков.
— Муж приехал из Германии. И мне в морду вот эту самую фотографию. Такой шедевр фотоискусства. Паскудники, чтоб они все сдохли!
— Кто?
— Да все!.. — Инесса вытащила сигарету, щелкнула золотой зажигалкой, жадно затянулась.
— А вы что? — полюбопытствовал Ушаков.
— Сцепились. Он орал. Что-то о том, что нас придавит обоих. Только это все треп был.
— Почему?
— Потому что ему, по большому счету, на меня наплевать было! — раздраженно воскликнула она, сжимая в пальцах сигарету так, что сплющила ее. — Я для него была как красивая игрушка. Как джип новый. Но когда он джип помял, то с полчаса попереживал, а потом отремонтировал, загнал и новый купил. Вы понимаете, да? Ему на все и на всех наплевать, кроме одного.
— Кроме чего?
— Денег. И еще возможности выместить на ком-нибудь свою злобу. Это для него как наркотик.
— И что дальше?
— А ничего. Наутро встал, обматерил меня и поехал по делам.
— По каким?
— Каким? Он бабки искал.
— Какие такие бабки? — подал голос Гринев.
— Которые вместе с Сорокой в могилу ушли.
— И нашел?
— А черт его знает. Говорил, что-то нашел.
— И чего ты делала после того скандала с фотографией? — поинтересовался Гринев. — Ты говорила Дону Педрр о том, что муж вас застукал?
— А нафига?
— Как?
— Это их проблемы. Пусть сами и разбираются.
— Глушко с Доном Педро не встречался? — спросил Ушаков.
— Я думаю, нет. У него какие-то другие заботы были. Я же говорю: его вообще перестало что-либо интересовать. У него после убийства Сороки возникли финансовые заботы. Он на них заклинился.
Отпустили Инессу под вечер, когда она уже совсем расклеилась, лицо ее потекло разводами туши, и вообще она походила на ощипанную курицу. Больше ничего ценного вытянуть из нее не удалось.
— Как думаешь, врет? — спросил Ушаков.
— Я мысли не читаю, — сказал Гринев.
— Что чутье говорит?
— Чутье мне говорит, что она не врет…
Глава 10
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ
Шамиль был взбешен. Когда он услышал сообщение Гутмана по телефону о том, что произошло в аэропорту, то не поверил своим ушам:
— Ты прикалываешься, Интеллигент, да?
— Шамиль Идрисович, так и было все…
— Давай сюда…
— Гутман появился через полчаса в просторном кабинете своего босса в «Золотом шельфе». К тому времени Шамиль внешне успокоился, но на сердце осталась лежать тяжелая злоба.
Одной из любимых фраз по отношению к своим врагам у Шамиля была такая: «Я его все равно достану. Не рез день, так через месяц. Не через месяц, так через год». И он прекрасно отдавал себе отчет в том, что, если что-то пообещал, должен расшибиться в лепешку, а сделать. Злоба, которая однажды рождалась в нем, могла дремать и год, и пять лет. Но потом однажды она поднималась наверх лавой разбуженного вулкана.
Когда он начинал заниматься рэкетом, то схлестнулся с такой же командой, пытавшейся держать палатки в районе порта. Гога, предводитель той команды, классически подставил Шамиля и его людей, фактически сдал милиции.
— Гога, ты пожалеешь, — пообещал Шамиль.
Выйдя из тюрьмы, он ждал два года. А потом улучил момент. И Гога пропал. Шамиль застрелил его лично. Он не мог передоверить этого никому.
Шамиль никогда не боялся замарать рук. Да, он убивал людей. Двоих убил собственноручно. Он жил в таком окружении, где восхождение наверх возможно только по головам. Он не испытывал от этого никакого удовольствия. Только на миг охватывало его какое-то темное торжество, когда он раздавливал врага, но следом возникало гадливое чувство. Он не жалел своих жертв, зная, что большинство из них с удовольствием убили бы его. А кто был не способен убить, те вообще не имели права становиться на его пути — таким вообще заказано лезть в серьезное дело.
Тогда, в девяносто седьмом году, шамилевские подельники привязали застреленному Гоге металлическую плитку к ногам и сбросили с длинного бетонного мола в холодное, переваливающееся тяжелыми черными волнами Балтийское море. Дул пронизывающий ветер, стремившийся сбить людей с ног. И мигал маяк вдалеке. На губах оседала морская соль. А в ушах звенело от выстрела. Шамиль отлично, до мельчайшей подробности помнил тот вечер.
Гогу так никто и не нашел. Шамиль расплатился. Oн всегда расплачивался. И все знали это. Поэтому его уважали. Поэтому боялись. Страх нужно постоянно подогревать. Если его не подогревать, страх затирается, люди начинают ощущать, что ты уже не тот, постарел, подобрел и для этого бизнеса уже не годен. Страх, как древние кровожадные боги, требует новых жертвоприношений.
— Как можно самолет отослать обратно? — спросил Шамиль у Гутмана.
— Наши сейчас разбираются.
— Как это может быть?
— Все может быть. Были бы деньги, — рассудительно произнес Гутман.
— Что тебе сказал Кореец по телефону?
— Все передать?
— Все.
— Вообще-то у меня язык не поворачивается, — смутился Гутман.
— Хватит корчить из себя девицу, Интеллигент! Ты еще покрасней!
В более-менее дипломатических выражениях Гутман изложил, что ему сказал Кореец.
— Ты хоть понимаешь, что он сказал? — спросил Шамиль.
— Объявил войну. Такие слова не прощают.
— Вот именно. Кореец объявил нам войну.
— Она и так шла.
— Только сейчас стало понятно — или он, или я. Ты на кого ставишь в этом забеге, Интеллигент? — Шамиль недобро посмотрел на своего помощника.
— Я ставки не меняю, — твердо произнес Гутман. — Я не враг своему здоровью, Шамиль Идрисович, чтобы засматриваться налево.
— Соображаешь, ученый. — Шамиль встал, прошелся по кабинету. — Соображаешь.
…Несколько дней Шамиль не трогал Гутмана. После показа всколыхнувшего всю область материала по НТВ пахан был мрачен. С одной стороны, ему льстило, что его принародно зачислили в теневые короли всего Полесска, хотя это пока было не так. С другой стороны, если ты занимаешься такими делами и при этом жаждешь публичной рекламы — значит, ты идиот. А идиотом Шамиль не был. Он понимал, что после передачи пойдет волна и она качнет его корабль. А тут еще эта ситуация неопределенности с Корейцем. Пока Кореец не напоминал о себе. И от этого становилось еще неуютнее. Значит, противник преподнесет сразу большую пакость.
