Лена с каким-то мазохистским удовлетворением смотрела в огромное зеркало напротив парикмахерского кресла, как ее шелковистые, красивые локоны осыпаются к подножию парикмахерского кресла.
— Нравится? — улыбаясь, спрашивал Максим.
— Пока не очень.
— Правильно. Потому что пока у тебя, голубушка, на голове сплошное уродство… Но сейчас оно превратится в свою противоположность — красоту… Ты не просто меняешь прическу. Ты меняешь себя. Ощущение своей личности в мире…
И в самом деле, она видела, как голубой бесенок делает из нее другого человека. Во всяком случае, внешне. Может, это желание измениться самой, если нельзя изменить ничего вокруг, и толкнуло ее в это чародейское кресло.
— Отлично… Прекрасно… — Пальцы Макса летали все быстрее, над ухом вжикали ножницы, предварительно простерилизованные в автоклаве — богатые клиенты слишком болезненно относились к опасности, что их остригут ножницами, которыми перед этим стригли еще кого-то.
Вика ждала ее, развалившись в глубоком кожаном кресле рядом с аквариумом, внутри которого плавали белая, как привидение, лягушка и две плоские разноцветные рыбы. Она со скукой перелистывала журнал «Метрополитен». В других креслах сидели две девчонки лет двадцати, высокие, длинноногие, с длинными волосами, тонкие в талии, наманикюренные, все какие-то новенькие, как с фабрики — только распаковали. Они чем-то походили на кукол с электронной начинкой. Правда, в глазах были и живые чувства — по большей части самомнение и сжигающее изнутри желание утереть нос окружающим своим видом и своими шмотками.
При появлении подруги Вика подняла глаза.
— О-хо! — Она хлопнула в ладоши. Мысли ее двигались в протоптанном направлении. — Другой человек!
— Хуже? — усмехнулась Лена невесело.
— Лучше, подруга. Гораздо лучше… Теперь нам бы с тобой кожаный прикид с металлическими заклепками…
— И по мотоциклу.
— Во-во… Не, две старые калоши — уже поздно для мотоцикла. Мне «Фольксвагена» хватает.
«Новорусские» куклы бросали на них недобрые, настороженно-оценивающие взоры.
Лена оглядела себя немного с грустью в зеркале, занимавшем всю стену. Макс был истинным мастером. Вроде короткие стрижки все одинаковы, но делал он их так, что каждый вихор был на своем месте, каждая прядь находилась там, где положено. Отлично… Ей было немножко жалко своих шелковистых волос. Проснувшись вчера утром, она твердо решила расстаться с ними. Это было какое-то жертвоприношение. Она отдала их в надежде обрести душевный покой… Глупости, так душевный покой не обретают. Хотя, надо отметить, ей стало немножко легче.
Подруги вышли из парикмахерской.
— Ох, замучилась тебя ждать. Те две дуры рядом — жены каких-то торгашей. Они достали своим зудежем.
— О чем зудили?
— Друг перед другом выделывались — кто упакованнее. И на меня с ненавистью смотрели.
— Почему?
— Потому что они нам завидуют.
— С чего?
— С того, что наши мужья на ступеньку выше в бизнесе, если не на две. У них у всех, молоденьких, красивеньких, знаешь, какой главный бзик? — Вика взяла подругу под локоть, когда налетел порыв ветра и ударил в лицо.
— Какой?
— Им кажется, что они продешевили. Что могли бы продать себя куда дороже.
— Думаешь?
— А чего, подруга? Их же раскупают, как дефицитный товар в магазине сразу по выходе-с конвейера, заверенных печатью ОТК, — с конкурсов «Мисс Полесски», с подиумов… Мы уже устарели; Ленок. Мы из другой эпохи. А они ныне все такие…
— Устарели… — Глаза Лены наполнились болью.
— Э, что-то ты опять в депруху валишься… Пошли в кафешку к Гиви, — кивнула она.
Через дорогу была неплохая кафешка «Сулико». Хозяином ее был Гиви из Телави. Так уж повелось, что добрую половину подобных заведений в Полесске держат выходцы с юга.
— Зажуем по сациви, запьем красным вином. — Вика потерла ладонями плечо — она его растянула, помогая вытаскивать лет пять назад какого-то больного с девятого этажа без лифта, и до сих пор оно иногда ныло.
— Пошли, — вздохнула Лена.
— Выше нос…
Гиви, заметив их, появился в помещении лично.
— Так, шашлычок, сациви, — усевшись за столик, без меню шпарила Вика, бывавшая иногда здесь. — И «Киндзмараули». Но не ту отраву, что ты обычно посетителям скармливаешь.
— Вика, огорчаешь, — искренне обиделся он, как обижаются только честные лгуны.
— Давай из глиняной бутылки и то, что из Грузии приходит. Понятно?
— Организуем.
— Смотри, Гиви.
— Тебя не обманешь, — улыбаясь, погрозил он пальцем и скрылся.
— Жулик, — вздохнула Вика. — Но мужчина… Хорош дикой статью. Волосатый. Руки длинные. То, что надо. Этот, придя ночью домой, не будет тебе полоскать мозги, что у него был тяжелый день.
— Да уж.
— Этот если и оттопчет своих официанток, у него и на жену останется сил. Правильно?
— Вик, да ну его к черту…
— Вся беда твоя, подруга, что ты слишком углубляешься в себя и не смотришь с интересом по сторонам. А все интересное именно по сторонам. Копаются в себе законченные меланхолики, судьба которых — горстями жрать успокоительное. Ты мне как врачу, Ленок, поверь.
— Я верю.
— То-то…
— Как Казимир отнесся к идее нашего отдыха в ЮАР?
— Как полный идиот.
— Как это?
— Взревел, что я его не ценю. Что меня не интересуют, его дела и проблемы. Что у меня одно желание — тратить его бабки на курортах. И вообще, на фига мне в ЮАР, негров и здесь можно найти вот с таким инструментом, — Вика провела ладонью по локоть. — Ты представляешь?
— И что он с цепи сорвался?
— Именно с цепи…
— Мой тоже не в себе.
— По-моему, у них опять в бизнесе штормит на девять баллов. Такое ощущение, что за ними с топором охотятся.
Лена вздрогнула.
— После Глушака… — она вздохнула.
— Ну да, — кивнула Вика. — Мне чудится, они постоянно примеряют его судьбу на себя и поэтому у них съезжает крыша…
— Я не понимаю, чего на нас злость срывать? — обиженно воскликнула Лена.
— А на ком?.. Ты пойми их. Они рискуют, зарабатывают деньги. Притом такими нервами, отравляя себе жизнь так, что деньгами этими со вкусом пользоваться уже не способны. А кто ими пользуется со вкусом? Мы, подруга. Работать не работаем. В средствах не стесняемся. По курортам ездим… И однажды они просыпаются с ясным пониманием, что надрываются и рискуют исключительно для нашего удовольствия. То, что добыто потом и кровью, прогуливают какие-то непонятные девки, которые к тому же стареют, ворчат, надоедают, уже не вызывают былых бурных чувств. Потом приходит мысль, что за деньги в сто раз меньшие можно снять батальон шлюх, которые сделают то, что делают жены, только гораздо лучше, профессиональнее, и, главное, не пилят, 'не выдвигают требований, ничего не хотят, кроме денег. И когда наши благоверные все это сопоставляют, мы их начинаем раздражать.
