Фон Браггеншнотт вновь переключился на меня, а мне под его взглядом захотелось забиться куда-нибудь подальше.
– Вы уверены, что вы не одна из нас, фройляйн? – вкрадчиво спросил он, начиная говорить со мной исключительно на «вы». – Заметьте, я очень редко делаю подобные предложения. Присоединяйтесь к нам. Человек с вашими умениями далеко может пойти.
– Присоединиться к вам и предать своих родителей? Нет, – с возмущением ответила я.
– Оставили бы ваши родители вас один на один со Змеями Хаоса, если бы на самом деле любили вас? Позволили бы вам чахнуть в старом дурацком музее с вашими исключительными способностями? Присоединяйтесь к нам. Мы будем обращаться с вами так, как вы того заслуживаете. Мы очень высоко ценим таких талантливых людей, как вы. Мы в восторге от вашего мастерства, вашего ума, от того, что вы не боитесь подчинять себе магические силы. В душе вы одна из нас, я это знаю. Мы научим вас, как усилить эту способность так, чтобы никто не смел встать у вас на пути.
Стать одной из них. Примкнуть к одной из самых могущественных, вероятно, группировок в мире…
– Мне не нужна ваша организация, – резко ответила я.
– Ах, фройляйн. Не проходите мимо такой возможности из ложного чувства преданности. Ваши родители не ценят вас. Будь иначе, разве они стали бы так сильно игнорировать вас? Уделять вам так мало внимания? Позволять вам в одиночку вступать в поединок с древней египетской магией? А ведь они вас совершенно не замечают, они предоставили вас самой себе.
– Это неправда! – крикнула я. – Просто у них очень много дел! Их головы заняты важными вопросами. Им нужно управлять музеем. Вести раскопки. Делать великие открытия.
– Вы угроза для них, – продолжил фон Браггеншнотт. – Они не позволяют вам развивать ваши способности, потому что в этом случае вы очень скоро превзойдете их.
– Мои родители так не думают! – вскрикнула я, сжимая кулаки.
Мама и папа любят меня. Действительно любят. Но в то же время… если задуматься, то все, что говорит фон Браггеншнотт, имеет определенный смысл, только очень мрачный.
Справа от себя я услышала шорох и сунула руку в карман – как раз вовремя, потому что в следующую секунду на меня бросился Боллингсворт. Мы с ним оба врезались в стену, едва не сбив с нее горящий факел. Боллингсворт обхватил меня сзади, крепко сжал мои руки своими.
Продолжая стискивать меня так сильно, что я едва могла дышать, он прошептал мне прямо в ухо:
– Твои родители не ценят тебя в отличие от нас, Тео. Только подумай, чего мы можем достичь, если будем вместе. Представь могущество, которым мы сможем обладать! – Затем он заговорил еще тише, теперь я едва разбирала его слова: – Мы не будем подвластны никому. – Он быстро покосился на фон Браггеншнотта и повторил: – Никому.
– Вы такой же сумасшедший, как и он, – ответила я, пытаясь вырваться.
– Не строй из себя недотрогу, – ехидно заметил Боллингсворт. – Тем более что мне из одного надежного источника известно, будто ты собиралась выйти за меня замуж, когда подрастешь.
Он негромко рассмеялся, а я была подавлена. Я чувствовала себя обманутой, растоптанной, и это чувство было таким глубоким, что хотелось умереть на месте. О, как я корчилась, как горело мое лицо от стыда и унижения! Узнать чью-то заветную тайну, а затем разболтать о ней так, словно это какой-то пустяк, шутка! Как мог папа так обмануть мое доверие, так обмануть меня? Возможно, фон Браггеншнотт и Боллингсворт правы. Возможно…
Нет! Папа мог предать меня, но он никогда не предаст свою родину. Так же, как я. Мое желание рухнуть на пол и выть от унижения быстро перерастало в совершенно иное чувство.
В ярость.
Да как они смеют, эти двое?
Я вывернула шею, чтобы увидеть лицо Боллингсворта. Как только я могла находить его красивым? И был ли он когда-нибудь на самом деле доброжелательным, ласковым и милым? Сейчас передо мной был мерзкий червь, которого хочется растоптать каблуком.
Быстро, не давая себе времени успокоиться и одуматься, я резким рывком подняла свои руки вверх и швырнула в лицо Боллингсворту пыль из своего кармана.
Эффект оказался мгновенным и невероятным.
Боллингсворт взвыл, моментально отпустил меня и качнулся вперед, схватившись за лицо.
По-прежнему прижимаясь спиной к стене, я отошла на несколько шагов на тот случай, если он вновь попытается схватить меня.
Но Боллингсворту было не до этого, он кричал от боли. Если человеку просто попал песок в глаза, он так кричать не будет.
Не переставая вопить, Боллингсворт отнял руки от своего лица.
Я ахнула. Собранная мной со стен пыль разъела его лицо, словно кислота, прорезала глубокие ямки и линии в коже. Глаза Боллингсворта были закрыты, и я видела, как пыль разъедает его левое веко.
Он зарычал, а затем вслепую рванулся в моем направлении. Я отпрянула назад и с такой силой врезалась в стену, что та не выдержала. За моей спиной вдруг открылась пустота, и я в кромешной тьме полетела куда-то вниз.
Падая в длинный узкий колодец, я постаралась расслабить все мышцы – этому меня научил дядя Эндрю, когда я впервые упала с лошади. Наконец я долетела и свалилась на дно колодца (на что-то очень жесткое, должна добавить), словно тряпичная кукла. Правда, я не уверена, что упавшие тряпичные куклы испытывают такое же головокружение и бывают такими же сбитыми с толку, как я тогда.
Сверху донеслись удивленные возгласы – это означало, что у меня в запасе есть немного времени, по крайней мере, несколько минут. К тому же у Тетли сломаны ноги, а Боллингсворт наполовину ослеп – таким образом, мне предстоит иметь дело только с одним фон Браггеншноттом.
Я встала на ноги и подняла упавший неподалеку от меня факел – по счастью, он не погас. Место, в котором я оказалась, напоминало узкий коридор длиной не более четырех метров, в конце которого виднелась неказистая обшарпанная дверь – такие двери обычно ведут в чулан или деревенский нужник. Но ни чуланов, ни тем более нужников в египетских усыпальницах не бывает. И это значит… это значит… я схватилась за горло, когда поняла, что это значит.
Я только что обнаружила неизвестную ранее пристройку к гробнице Аменемхеба. Я только что совершила свое первое открытие!
Остается лишь выжить, чтобы иметь возможность рассказать о нем.
* * *
– Живее! – услышала я голос фон Браггеншнотта. – Оттащите куда-нибудь Тетли с глаз долой на случай, если сюда кто-то явится. Я иду за девчонкой.
Я оглядела лежавшие в камере пыльные артефакты. Ничего достаточно большого, за чем можно было бы укрыться. Поискала, нет ли другого входа вроде того, через который я сюда попала. Нет, ничего нет, кроме росписей, на которых изображены люди, умирающие от голода, погибающие от болезней или лежащие обезглавленными у ног Тутмоса.
Дойдя до изображения Тутмоса, я остановилась. На этой картине фараон выглядел еще более пугающим, чем на всех предыдущих. Лицо Тутмоса было мрачным, суровым, беспощадным. Здесь он казался олицетворением неотвратимой кары. Олицетворением безжалостного возмездия. В груди Тутмоса, как раз на том месте, где должно находиться его сердце, в стене зияло отверстие.
