– Почему?
– Людям нужна надежда, – объяснил Бернард. – Либо слухи, что император уже ведет армию на помощь, или хотя бы собирает, или же рассказы о неком рожденном в огне герое, либо вообще какой-то радостный слух, известие!
Я кивнул.
– Прости, Бернард.
– За что?
– Я не понимал, зачем тащите мощи. Думал, куда надежнее бы пару повозок добротного оружия. И доспехов.
Он смолчал, но мне почудилось во взгляде старого богатыря нечто похожее на признательность.
Ланзероту явно не нравилось, что у меня меч, потому я старался выхватывать эту стальную полосу из ножен и упражняться, когда был вне зоны его видимости. Рубил кусты, делал затесы на деревьях, просто размахивал, стараясь привыкнуть к тяжести в руке. Можно бы с топором, тогда от Ланзерота прятаться не надо, но топором, как это ни странно звучит, надо еще уметь, а для махания мечом ума не надо, как и особого умения, широкой полосой стали проще блокировать удары, да и самому бить проще, не промахнешься. Бернард понаблюдал, как я обращаюсь с мечом, сказал задумчиво:
– Ты дерешься не по-рыцарски. Обычно любой воин наносит рубящие удары. Мечом, топором, секирой – неважно. Целят в голову, лишь редкие умельцы знают обманные удары, замахиваются в голову, а бьют по ногам... Но ты и вовсе хитер!
– Я?
– Ну да. Сам придумал этот удар?
– Какой?
– Ну, этот... Когда вот так острием в брюхо! Верно, как я сам не подумал... Любой замах требует времени. А самый быстрый удар – колющий. Правда, мечом это не просто, но у тебя крепкие плечи, длинные руки и хорошие мышцы. Ты в самом деле можешь очень быстро ткнуть мечом, пока противник раскрывается в богатырском замахе.
Я пробормотал:
– Бью, как удобнее.
Объяснять, что после эпохи мечей была эпоха сабель, а затем и вовсе шашек, а вершина владения холодным оружием была в эпоху шпаг, показалось лишним. Теперь даже дураку ясно, что самый быстрый удар – ткнуть направленным в сторону противника острием шпаги. А пока он будет замахиваться на тебя красивым рыцарским мечом, успеешь нанести пять колющих ран, из них все пять – убивающие наповал. Но это видно нам, пережившим эпоху мушкетеров, видевших на Олимпийских играх лучших фехтовальщиков мира.
– Молодец, – одобрил Бернард. – В тебе жилка прирожденного бойца.
Я пробормотал:
– Я не воин. Мне не нравится быть воином. Бернард двинул плечами.
– В мире давно все перемешалось. В воины идут те, кто и ложку не умеет держать, а в священники – прирожденные поединщики.
Рудольф прислушался, бросил с едва заметной улыбкой:
– Полагаешь, священникам душу бойца иметь не обязательно?
Бернард хохотнул.
– Смотря где. У нас, на Границе, не только душу, надо иметь и крепкую руку! Хорошо бы еще и доспехи понадежнее.
Рудольф скользнул по мне заинтересованным взглядом.
– Думаю, ему можно позволить снимать с убитых. Что-нибудь подойдет.
Волы тянули и тянули повозку, мне уже казалось, что целую вечность вот так, когда то и дело с коня, хватаемся за колеса, волы ж не трактора, это мы, люди, и трактора, и все-все на свете.
Далеко впереди Ланзерот вскинул руку. Бернард тут же остановил коня, в его правой руке появился топор, а на локте левой как будто сам по себе возник щит. В сотне шагов, словно из-под земли, показались головы скачущих коней. За трепещущими гривами я рассмотрел пригнувшихся людей.
С грохотом они неслись прямо в сторону повозки. Я быстро оглянулся. Волы остановились, Асмер ухватился за лук, из щели в повозке высунулось рыло арбалета. Ланзерот остался на коне, только опустил забрало, а в руке холодно блеснул длинный меч.
Я стиснул челюсти от невольной зависти, когда Ланзерот, красиво освещенный заходящим солнцем, медленно поехал навстречу скачущим на него всадникам. А из заросшего сорной травой оврага выскакивали еще и еще конные, вооруженные короткими мечами, копьями, топорами.
Принцесса выпустила стрелу первой, тут же начал стрелять Асмер. Я ахнул, руки Асмера слились в сплошную серую полосу, а стрелы летели с такой скоростью, что почти догоняли одна другую. Степняки все без доспехов, только их старший в подобии кожаной рубашки с нашитыми металлическими бляшками, а на голове – настоящая металлическая шапка. Он успел закрыться щитом от стрел, зато другие падали с коней, их серые рубахи из грубого полотна не могли защитить от тяжелых стрел.
Всадники неслись прямо на Ланзерота, но в трех шагах от него круто развернулись и понеслись обратно. Их вожак вскинул руку, прокричал:
– Остановитесь! Почему вы на нас напали?
Ланзерот медленно ехал прямо. Длинный меч в его руке начал зловеще приподниматься. Вожак прокричал торопливо:
– Мои всадники только хотели рассмотреть вас поближе! Зачем вы убили моих воинов?
Я с трепетом рассматривал всадников. Бернард по дороге уже рассказывал о бескрайних степях, где обитают удивительные и страшные народы, но Рудольф перебивал и нес, по словам возмущенного Бернарда, вообще всякую чушь про ходячие горы, про дивные страны, где полгода – день, полгода – ночь, и вообще врал безбожно, за что в аду будет лизать раскаленную сковородку.
Но сейчас я с замиранием сердца видел, что все рассказы Бернарда – правда. Все всадники выглядят злобными убийцами, не скрывают этого, каждым жестом подчеркивают готовность и способность убивать безжалостно, убивать подло. Это было в их жестоких лицах, нечистых ухмылках, вороватых взглядах, что бросали на меня, оценивая ширину моих плеч и длину меча.
У каждого из дорожных мешков и вьюков выглядывали драгоценные ткани. Золото и драгоценности, снятые с жертв, степняки щедро нацепили на себя и даже на своих приземистых коней. Почти все с непокрытыми головами, но если кто и подвязал длинные волосы, то лишь немногие простыми кожаными ремешками. У остальных волосы прижимали к черепу серебряные, а то и золотые обручи.
Ланзерот красиво держал меч в правой руке острием вверх. На кончике сверкающей полосы горел на солнце солнечный зайчик, настолько яркий, словно там сверкала дуга электросварки. Я залюбовался и не сразу увидел, что пальцы другой руки, что должны бы сжимать повод, сжимают арбалет гномов. И вожак, судя по его напрягшемуся лицу, видел отчетливо, куда направлена стрела.
– Они забыли поздороваться, – ответил Ланзерот отчетливо. – За это любой должен быть наказан. Ты так не считаешь?
Я видел, как желтый цвет быстро переходит в белый. Похоже, вожак уже знал, что с фанатиками разговаривать трудно. Они не идут на компромиссы, и, этот вот нажмет на спуск, ибо у него принципы, а мир пусть хоть рухнет, только бы принципы остались непоколебленными.
– Я походный вождь Гуланг, – сказал он поспешно. – Да, мои воины были не правы... и были наказаны.
