– Я не рыцарь, – ответил я поспешно.
– Как же не рыцарь? – не поверила она. – Такой конь, такие доспехи...
– Если настоящие рыцари услышат, – сказал я, – меня повесят на первом же дереве. Я просто оруженосец. Ты далеко забралась в лес. Это не опасно?
Она ответила послушно, все еще держа хворост на спине:
– Что делать, господин ры... господин. Чем-то топить надо.
Я увидел в ее глазах покорность и смиренный страх, ведь мы в лесу одни, а молодой мужчина не упустит случая сделать с молодой девушкой все, что желает. Я чувствовал стыд и раздражение, я ж из прогрессивного мира, где «это» такой пустяк, что ни мужчина, ни женщина уже через пару минут не вспомнят о коитусе, а здесь меня подозревают, что я накинусь с такой жадностью, как будто это что-то для меня редкое и недоступное.
– Давай я подвезу тебя ближе к дому, – предложил я. – Прямо к дому не обещаю, торопимся. Ты где живешь?
– Прямо за этим лесом наша деревня, – ответила она смиренно. – Вон за теми деревьями уже видно.
– Садись, – сказал я. – Скоро стемнеет, а ночью тут бродят волки.
Она посмотрела на небо, на ее лице страх и надежда боролись так явно, что я сказал еще торопливее:
– Твой хворост тоже захватим, не бойся. Я соскочил, быстро приторочил вязанку позади седла, влез на коня и протянул девушке руку. Освободившись от вязанки, она выглядела стройной, как березка, чистой и нежной. Красные волосы рассыпались по плечам. На бледных щеках заиграл румянец.
– Вы так великодушны, сэр рыцарь... ой, простите, господин!
– Влезай, – поторопил я. – А то мне влетит.
Она подняла на меня взгляд чистых, почти детских глаз. И без того маленькая и хрупкая, выглядела совсем ребенком, только крупная грудь выдавалась под простым платьем очень отчетливо, а я старался и не мог отвести глаза от низкого выреза.
– Да, – сказала она послушно, – да... но вы уверены, господин, что не хотите... что ничего не хотите?
Я помотал головой.
– Садись! Могут же люди что-то делать бескорыстно?
– Могут, – ответила она и улыбнулась благодарно. – Но мужчины чаще отказываются от золота, чем от женщины.
Ее тонкие пальцы скользнули в мою широкую ладонь. Я дернул, успел удивиться ее почти невесомому телу, в следующее мгновение она оказалась в моих объятиях. Смущаясь, как бы не подумала, что похоть все же взяла верх, я отстранил ее, повернул к себе спиной. Конь тут же двинулся ровным неспешным шагом
Красные пушистые волосы пахли лесной травой, щекотали лицо. Я невольно вдыхал нежный запах. Руки сами по себе начали стискивать ее хрупкое тело.
В поясе она такая тонкая, сверху руку сладко обожгло, по всему телу промчалась сладостная дрожь – это я нечаянно коснулся ее груди.
Девушка сидела в моих руках, как пойманный зверек. Я слышал, как часто-часто стучит ее испуганное сердечко, вряд ли крупнее, чем у зайца. Я старался держать мысли чистыми, но перед внутренним взором возникали картины, где уже мну ее в стогу сена, раздетую, открытую, с раскинутыми руками.
– Господин, – произнесла она трепещущим голоском, – господин... позвольте мне сесть позади.
– Зачем? – спросил я. – Так удобнее.
– Я прошу вас...
– Глупости, – пробормотал я. – Здесь держу, а там свалишься.
– Я буду держаться за вас, – возразила она, чуть смелея. – Я обхвачу вас за пояс обеими руками! И буду держаться крепко-крепко!
Она легонько вскрикнула, когда я пересаживал, для этого пришлось прижать ее весьма крепко. Седло протестующе скрипело, я усадил ее на вязанку, повернулся, пряча пылающее лицо, ибо пока переносил, ее грудь прижалась к моей щеке, я успел ощутить на губах сквозь тонкую ткань упругие горячие угольки.
Конь двигался мерным шагом, не обращая внимания на возню на его спине. Я сидел, выпрямившись, как столб, щеки пылают, уши раскалились, перед глазами – гнусные и сладостные видения. Я старательно гнал их, распухшие от прилива крови губы беззвучно шлепали – то ли шептали молитву, то ли ловили эти горячие, как угольки, кончики.
За спиной потрескивал хворост, сидеть на вязанке неудобно, девушка поневоле согнулась в поясе, почти легла грудью мне на плечи. Я беззвучно взмолился, почему на мне такой тонкий железный панцирь, не защищает от жара ее молодого тела, руки ее никак не отыщут, за что ухватиться. Если б не вязанка, то сидела бы, чинно обхватывая за пояс, а сейчас при каждом конском шаге в испуге хватается, хватается...
– Ой, – вскрикнуло у меня над ухом, – что это у вас, господин?
Ее полные жаркие груди коснулись затылка и тут же отстранились. Я ощутил по ее движению, что она сунула палец в рот. Перед глазами вспыхнула сладостная картина ее полных жарких губ, уже созревших, податливых. Я пояснил:
– Не обращай внимания. Это мне в монастыре сувенирчик вручили.
– Какой он?
– Поцарапалась? – удивился я.
– Да нет, будто обожглась. Хотя нет, почудилось... Нагрелся от вашего молодого сильного тела, мой господин. В вас полыхает огонь, господин.
Я буркнул:
– Не обращай внимания. Твоя деревня справа или слева?
Конь вышел на тропинку, что раздваивалась, как змеиный язык. Над ухом прозвучало рассеянное:
– Слева... Конечно же, слева...
Правое ухо обжигало ее горячее дыхание. Мне показалось, что ее дыхание становится все жарче, а ладони хватаются за меня даже крепче, чем чтобы удержаться. Снова плечи обожгло прикосновение ее полных горячих грудей, я стиснул зубы, повернул коня налево и пустил вскачь.
Грохот горячей крови в ушах гремел громче, чем стук копыт. Я ощутил, что недостает воздуха. Над ухом раздался нежный голос:
– О, мой господин...
Как сквозь пелену я увидел вдали блеск, что разрастался, приближался. Снова грохот копыт, щелчок. Сжимающие меня руки ослабели. Мелькнули серебристые доспехи, сквозь шум крови в ушах гремел злой голос, ему отвечал другой. Я с трудом различил голоса Ланзерота и Бернарда.
Я ощутил, что лежу на земле лицом вверх. Сверху появилось, заслоняя все небо, огромное красное лицо. Бернард взглянул с отвращением, исчез. Я с трудом приподнялся, опираясь на локоть. Да, валяюсь, как колода, посреди тропки, неизвестно как оказавшись здесь, по щеке кровь, в голове звон и слабость. Конь мирно щиплет траву на обочине. Ланзерот уже на коне, Бернард что-то доказывает, загородив дорогу, Ланзерот отрицательно качает головой.
Бернард оглянулся, лицо его было красным от гнева. Я собрался с силами, поднялся. Ланзерот бросил в мою сторону взгляд, полный презрения к быдлу, повернул коня и ускакал. Бернард выругался, он казался мне надвигающимся монстром.
– Дурак! – прорычал он. – Какой дурак!
