Однажды поздно вечером я отправилась мимо Бэттери-парка к порту, чтобы встретиться с друзьями и прогуляться на той самой парусной яхте, на которой год назад брала интервью у д-ра Ричмонда. Был конец весны, свежо. На борту находились две молодые женщины, а также трое мужчин — моих друзей, постарше, чем дамы. Между присутствовавшими женщинами и мужчинами не было особых отношений, но в воздухе чувствовалось что-то такое, что намекало на возможность их возникновения. Мы отплыли с места стоянки около парка и помчались по темному Гудзону под почти полной луной. Я помню, как я себя чувствовала — обновленной, легкой, полной идей, но незащищенной.
Мы плыли мимо сияющих огней города, мимо сверкающих каньонов улиц Нижнего Манхэттена. Облака мчались, скрывая неоновое лицо луны. Я болтала с другом, которого буду называть Тревор, одним из трех мужчин на борту. Он добрый и заботливый человек, добропорядочный гражданин, у него трое детей и прекрасная жена. Мой друг Алекс управлял пару" сами. Я спросила Тревора, что он сейчас читает.
«Книги о войне. Я перестал читать фантастику, вся современная фантастика пишется только для женщин, мне она неинтересна. Мне пришлось признать, что это не для меня, что мне нравятся военные истории. Мне нравятся рассказы о сражениях и тактике, и о сексе». — «Обычно в книгах о войне нет секса», — отметил наш друг Стивен, стоявший у штурвала. «Там есть про изнасилования», — пошутили Тревор и Алекс одновременно.
Оба они хорошие люди. И внутренний голос сказал мне, как обычно: «Это была просто шутка. Не обращай внимания». Но что-то случилось со мной в Англии: там я увидела мир, в котором мужчины уважают то, что из-за отсутствия подходящих слов я стала называть священной женственностью или даже Богиней. И я поняла, какой вред наносят подобные высказывания мне и другим женщинам рядом со мной. Поэтому на этот раз я не смогла пропустить мимо ушей эту очередную шутку про изнасилования, про половые органы. Я почувствовала словно удар под дых. В горле встал комок. Я извинилась и спустилась в трюм.
Там я легла на одну из коек. Крепления качались подо мной, меня будто несло по большой темной реке. Я снова ощущала боль от слов, разрывающих, раздирающих как кинжал, то, что я могу описать только как мое энергетическое поле, боль, какой я не чувствовала ранее, когда отмахивалась от подобных слов, «соглашаясь» с шутниками. Я соприкоснулась с моими собственными «внутренними чувствами» и почувствовала жестокость этих слов — слов, которые были произнесены даже не для того, чтобы задеть, это была просто беспечность, слова, брошенные вскользь, без мысли о том, какой вред они принесут.
Я глубоко вздохнула, и тут произошло нечто странное. Из-под закрытых век по моим щекам потекли слезы. Я не рыдала. Меня просто переполняли эмоции. Я лежала совсем тихо, а слезы катились и катились из-под век, текли по шее. Такого со мной прежде никогда не бывало. Я спокойно лежала, а слезы, не переставая, лились из глаз в течение 15 или 20 минут. Я думала о женщинах на палубе, также слышавших эти слова, которые, я знала, немного изменили и их, заставили сильнее закрыться, замкнуться внутри себя. Я чувствовала, что это настоящая катастрофа.
Сексуальные угрозы, которые скрыты во враждебных словах, нацеленных на вагину, не просто запускают в нашем теле стрессовые реакции. Культурные понятия «встраиваются» в тело женщины и ее мозг на уровне восприятия. Как пишет психолог Мичиганского университета Ричард Нисбетт в своей книге «География мысли», мозг людей из разных культур благодаря повседневной практике со временем начинает кодировать культурные различия в восприятии на нейронном уровне. Так, его исследования показали, что на Западе восприятие людей, как правило, сфокусировано на отдельных объектах, в то время как на Востоке используется «широкоугольный объектив» и объекты рассматриваются в контексте.
Мнение о вагине женщины в определенной культуре также формирует ее мозг [1]. Если женщина в течение всей жизни слышит, как ее вагину называют «дыркой», нейроны кодируют это в ее мозгу, а если она слышит, к примеру, слова «нефритовые ворота», ее мозг формируется и формирует ее восприятие с учетом эмоций, вызываемых этими словами.
В Китае во времена династии Хань (206–220 гг. н. э.), или в Индии полторы тысячи лет назад, или в Японии в XIII в., когда вагина изображалась как самое священное место в священном храме священной Вселенной, женский мозг воспринимал этот орган именно так. А когда, например, в средневековой Европе в эпоху охоты на ведьм общество считало вагину местом, где правит дьявол, и воротами в ад, женщины того времени чувствовали себя средоточием греховности. Когда в культуре елизаветинской Англии вагину было принято называть дырой, женщины ощущали пустоту и собственную никчемность. А когда в Германии, Англии и Америке под влиянием Фрейда способность испытывать вагинальный оргазм воспринималась как тест на женственность, женщины, вероятно, чувствовали себя недостаточно женственными. Сейчас в западной культуре в женских журналах царит сексуальный атлетизм, и вагина подается как «аппарат» для множественных оргазмов, стоит только нажать нужную кнопку, поэтому женщины чувствуют себя так, как будто все время сдают зачет по физкультуре. Если же в массовой культуре вагина представлена лишь как одно из десяти миллионов доступных отверстий, как в современной порноиндустрии, женщина чувствует себя легко заменимой с сексуальной точки зрения, не значимой и, уж конечно, не священной.
И все это нельзя считать поверхностными ощущениями: восприятие формируется на уровне синапсов нейронов. Другими словами, с течением времени женский мозг физически изменяется в ответ на постоянно повторяющиеся триггеры во внешнем мире.
Эти триггеры также влияют на уверенность женщины в себе и ощущение оптимизма. На своих лекциях о женской сексуальности я прошу женщин в аудитории вспомнить слова, обращенные к их вагине, которые они впервые услышали в возрасте 14 или 15 лет, проходя мимо стройплощадки или во время прогулки. Я испытываю глубокий дискомфорт, когда около 800 женщин одновременно вспоминают то время, когда они только-только входили в пору женственности и впервые услышали обращенные к ним фразы типа: «Сядь-ка на меня» или «Дай потрогать твою щелку» (или, как вспомнила одна молодая женщина азиатского происхождения: «Дай погладить твою азиатскую киску»). Я спрашиваю: «И как вы себя чувствовали? Не было ли ощущения, что “это они меня так называют этим постыдным, этим вульгарным словом?”» И тогда — а эти эмоции все еще свежи, они буквально висят в воздухе аудитории — я с удовольствием зачитываю им, какие еще слова существуют для обозначения вагины в других культурах. Я произношу словосочетание «золотой лотос» из любовной поэзии времен китайских династий Хань и Минь. «Ароматная беседка». «Врата рая». «Драгоценная жемчужина». Китайские даосские термины всегда очень поэтичны: вагина называется в даосских священных текстах, таких как «Искусство опочивальни», небесными вратами, красным шаром, сокровенным местом, нефритовой дверью, нефритовыми вратами, таинственной долиной, таинственными вратами и сокровищем [2].
Можно пойти еще дальше: в священных тантрических текстах вагины классифицируются по категориям, однако все категории описаны с любовью: Читрини-йони («йони» означает «любовница») «округлая и мягкая, легко и быстро выделяет смазку, с небольшим количеством волос на лобке. Ее любовный сок, как говорят, исключительно горячий, благоухающий, с медовым вкусом». Хастини-йони — «большая и глубокая, нуждается в сильной стимуляции клитора». Йони-Падмини («женщина-лотос») «похожа на цветок, любит поглощать лучи восходящего солнца и ласки сильных рук. Ее сок имеет аромат только что распустившегося цветка лотоса». Йони-Шанкини («волшебная» или «женщина-раковина») «всегда влажная… обильно покрыта волосами и… любит, когда ее целуют и лижут» [3]. В индуистской традиции подчеркивается связь между вагиной и мозгом, которую Запад, по-видимому, попытался замолчать: одно из определений вагины в индуизме — «лотос ее мудрости».
