БЮМС ТБ трль-та-та
«БЮМС ТБ трль-та-та.» Я придумал это выражение в четвёртом классе, и оно значило весьма много для нас, понимающих его смысл. Нас было четыре товарища, и первые буквы наших имён составляли первое слово: Боря, Юра, Миша, Серёжа. (Я не поставил себя на первое место не по скромности, а потому, что именно этот порядок букв давал наилучшее звучание.) Второе слово состояло из первых букв имени-фамилии девочки в нашем классе, к которой мы все единовременно воспылали любовью: Тани Б.
Мы, мальчики, понимали, что с девочкой надо что-то делать, а не говорить и не вздыхать, и действие это я обозначил через «трль-та-та». Мы не уточняли, что это за действие, но точно знали, что оно связано с нашими и её половыми органами.
Мы часто писали записки с этим кодовым предложением: «БЮМС ТБ трль-та-та» и бросали их Тане на парту. Мы даже не осознавали, что предлагаем ей gang bang.
Я думаю, что Таня быстро расшифровала наш код, но не подавала вида.
Однако основа наших притязаний состояла лишь в вечерних прогулках, которые нам казались чарующими и таинственными. «Девочка сердца» гуляла с двумя подружками по Кировскому проспекту. Наша четвёрка тоже собиралась в то же время в том же месте, и мы следовали за девочками на небольшом расстоянии, но не заговаривали с ними и к ним не приближались. Девочки оглядывались на нас и значительно хихикали. Эти гулянья по вечерним улицам, полным прохожих, были для нас чудом, но мы осознавали, что это ещё вовсе не «трль-та-та».
С тех пор через каждые несколько месяцев стихийно выбиралась одна девочка, в которую БЮМС вдруг влюблялись. То есть не было так, что один влюблён в одну, а другой – в другую, нет, появлялась звезда, которая притягивала к себе внимание всех. Но ненадолго – вскоре выбиралась другая девочка, и все мальчики в ней узнавали свою мечту.
Интересно то, что среди нас четверых не было никакой конкуренции или ревности. Мы одинаково далеко отстояли от Тани и от последовавших за ней девочек и одинаково не смели к ним приближаться ни вместе, ни поодиночке. Мы держались стаей, но не волков, а собачкоподобных волчат, и в этом была наша преданность идее.
Насколько нам Таня казалась тогда обворожительной и красивой, настолько же безразличной и даже непривлекательной увиделась она нам, когда на следующий год мы влюбились в другую девочку, которая на то время стала для нас олицетворением женского рода. До седьмого класса происходила смена наместниц великой идеи женственности: вдруг одна девочка становилась самой прекрасной для большинства мальчиков.
Наш БЮМС распался после четвёртого класса: Юра и Серёжа перешли в другие школы. А Боря и я стали уделять значительное внимание своей внешности и, в частности, причёске: Боря мазал волосы бриолином, но потом перешёл на более дорогую скляночку масла под названием Пальмоль, на которую он и меня соблазнил с дешёвого бриолина, который продавался в маленьких жестяных круглых коробочках, как вазелин. Мы мазали волосы этим жиром и блестели. Надеясь, что блистали.
Потом была Тамара Г., затем девочка со странной фамилией Гаража, её я уже осмелился пригласить домой и поставить любимую пластинку – девочке песня не шибко понравилась (песня называлась Тина Мари). Но на большее я не осмелился. Теперь-то я понимаю, что девочки были бы готовы на всё и только ждали, что какой-то мальчик осмелится. Девочек от половой жизни предохраняет только боязливость мальчиков. Именно поэтому закон смотрит сквозь пальцы на мальчишек и превращается в льва, если к девочке подходит взрослый мужчина, знающий, как сделать «трль-та-та».
В седьмом классе я узнал, что и среди девочек были такие же групповые увлечения тем или иным мальчиком и что я был одним из них. Мне призналась в этом Наташа М., которая была в меня настолько влюблена, что ей прислышалось, будто у меня красивый певческий голос, хотя при моём отвратительном слухе я никогда не пел при свидетелях, разве что на уроке пения, где было не отвертеться. Наташа мне совершенно не нравилась и как я теперь понимаю – зря. Она давала мне понять, что хочет со мной побыть наедине, а к тому же у неё была большая грудь и не менее большой зад под тонкой талией. Теперь-то я воспринимаю это как вполне достаточные условия для «трль-та-та». Однако в отрочестве мои требования к самкам были романтически осложнены унылой неопытностью. Вот почему мне была так ненавистна отроческая невинность. Как было бы сказочно, если бы меня научила уму-разуму какая-нибудь училка, и тогда я бы стал достоин ожиданий созревших одноклассниц. Но такого счастья мне было не дано – до всего пришлось доходить самому методом тыка.
«Шипр»
Мой дедушка после бритья всегда «освежался» одеколоном Шипр. В то время это был единственный мужской одеколон. А если не единственный, то Шипр был наивысшего советского качества. Поэтому мой облик дедушки всегда связывался с этим запахом – в комнату входил дедушка и Шипр.
Напротив нашего дома на Кировском, 55 располагалась парикмахерская, в которой заведующим был курчавый еврей, смахивающий на Пушкина. Тогда только наступала пора электрических стригущих машинок и во всей парикмахерской только у него была одна. Сидя в очереди, я мечтал попасть к заведующему, под чудо техники.
Все остальные парикмахеры работали только щебечущими ножницами. Меня поражал низкий кпд их пальцевых движений – парикмахеры постоянно стригли ножницами воздух, не останавливаясь, и только одно из десяти стригущих движений состригало волосы. Таким способом они достигали простоты непрерывности движения, именно того, что происходило в электрической машинке, в которой ножи работали постоянно, но только при поднесении к волосам они работали «на пользу», срезая их. Парикмахерам оказывалось проще делать постоянные движения и под них подставлять волосы, чем делать разовые целенаправленные движения. Были у них и ручные стригущие машинки, которые стригли, когда парикмахер сжимал два рычага пальцами. Но они в сравнении с электрической смотрелись как самокат рядом с мотоциклом, то есть для мальчишки – позорно.
Так вот, пушкинообразный заведующий мухлевал с Шипром, а точнее разводил его водой, а потому я всегда отказывался, когда после стрижки он спрашивал меня: – «Освежить?»
Ведь дома у меня всегда был под рукой дедушкин пульверизатор с грушей, насаженный на бутыль с Шипром, который дедушка тайно покупал у заведующего за полцены.
Но я не пользовался одеколоном – это было постыдно для дворового мальчишки.
Любимая сцена сов. кино
С детства любил и с трепетом смотрел сцену в фильме Ленин в 18 году. Когда Фани Каплан стреляла в Ленина.
Фильм этот гоняли по телевизору чуть ли не каждую неделю. Всякий раз я смотрел, затаив дыхание, и надеялся, что на этот раз убьёт. Но всякий раз, он, живчик, выживал.
Приходилось ждать очередного показа фильма Чапаев – там красного полководца в конце фильма всё-таки достреливали.
Мои дяди
О мёртвых – либо хорошо, либо… смешно.
