Тихонько пройдя мимо полуглухой бабушки, мы уселись на балконе, в полной уверенности, что остались незамеченными. Открыли пивко, разложили рыбку… И только хотели приступить к поглощению, скрипнула балконная дверь.
— Юлия, это что такое? Что это? — тыкая узловатым пальцем в сторону жениха, вопрошала она.
— Бабушка, познакомься, это Рома, мой парень, — прокричала я ей в ответ.
— Очень приятно, — «присел в реверансе» Роман.
— А мне не очень приятно! — Уперев руки в бока, она уничтожающим взглядом воззрилась на него. — Вот что, молодой человек! Вы на нашу квартиру не рассчитывайте!
— Да я и не рассчитываю, — опешил он.
Бабка, не удостоив его ответом, гордо удалилась…
— А кто у тебя хороший? — пыталась вызвать ее на спор мать. — У тебя все плохие. Меня шпыняла всю жизнь!
— Да, вот именно плохие. А этот вообще — «говно на лопате», — стояла на своем бабка, сердито насупив седые брови.
Я засмеялась, глядя на эту перепалку. Мать у меня была «синим чулком», мужчин у нее не было никогда. Очень странно, ведь в молодости она была довольно хорошенькая. Это сейчас, на пороге шестидесятилетия, она превратилась в унылую, неухоженную особу. Я же у нее появилась не путем «непорочного зачатия», а гораздо проще, меня удочерили, причем по настоянию бабушки (которая, к слову, меня и воспитывала). Так вот, во всех своих неудачах на личном фронте мать привыкла винить бабу Дусю, злилась на нее, спорила. Хотя, чего злиться, мне было непонятно. Она хоть и не жаловала моих женихов, но вреда не делала, и все ее высказывания только смешили меня. Мать же принимала все за чистую монету. И оспаривала, оспаривала!
— Юляня, это синяк, что ль? — Бабушка подслеповато прищурилась, приглядываясь.
— Да, ударилась ночью об дверь, — молниеносно выдала я приготовленный заранее ответ.
— Видишь, Света… Вот тебе и хороший парень, — задумчиво сказала она.
— Мама! Да она сама небось напрашивается! Ты что, не знаешь, какая Юлька? — почему-то радостно откликнулась маман.
— Какая же? Хорошая у нас Юлечка! — качая головой, твердо сказала бабушка.
Да, воистину, правильно гласит народная пословица: «Хорошая теща — плохая мать». Светлана Михайловна же — тещей была идеальной. Ненаигранно демонстрировала любовь, как это обычно делают матери жен, дабы сохранить видимость хороших отношений. О нет! Она истово признавала за ним правоту, была готова в любую минуту грудью лечь на защиту зятя. Я же смертельно обижалась на нее. Ведь прекрасно ж видно, кто прав, кто виноват! Тем более, — он начал поднимать руку. И что ни говори, мое мнение таково: мужчина в любой ситуации, прав он или не прав, руки в ход пускать не должен. Как только он ударил — он уже не прав — по определению. Даже если только что застукал женушку в чужой постели. Не должен — потому лишь, что сильнее. Это все равно, что бить котенка. Сие правило не работает только в одном случае: если жена имеет разряд по борьбе. Тогда — пожалуйста! Силы равны, и рукоприкладство уже не будет выглядеть в этом случае мужской низостью.
Когда муж бьет — это не настолько больно, сколь обидно. Он бьет по самолюбию. Тем более, никаких любовников я не имела. А поколачивал он просто так, для профилактики. Чтоб жизнь малиной не казалась и чтоб помнила, кто в доме хозяин!
А маман, казалось, в упор не видит, что он просто рвет мне сердце. А может, она именно поэтому его и любила? За то, что он делал мне больно? Похоже на то. Иначе ее преданность Роме объяснить невозможно. Мы с ней общего языка найти никогда не могли, ну совершенно разные люди! Наверное, моя родная мать поняла б и пожалела меня…
Куда уходят деньги облапошенных водителей
Двенадцать ночи…
Я уже, наверное, в сотый раз набираю номер мужа. И мне опять талдычит в ответ оператор: «Ваш абонент находится вне зоны действия сети, попробуйте позвонить позже».
Послушно пробую — и опять автоответчик! Из большой комнаты донесся крик младенца. Я побежала к девочке. Кряхтит, беспокоится, тоже, наверное, чувствует тревогу. Ведь говорят же, что у матери и новорожденного одна душа на двоих. Вот и не верь потом в суеверия.
Дочка, словно понимая, что мне помочь некому, с самого рождения была спокойнейшим ребенком. Ни тебе ночных бдений, ни болезней, даже кожа не была склонна к раздражению, как это часто бывает у младенцев. Ребенок засыпал в девять вечера и просыпался лишь в восемь утра. Четыре месяца пролетели как один день. Я автоматически делала то, что нужно. Ухаживала за ней, купала, кормила. Но особой трепетности я не чувствовала. Не испытывал ее и мой муж. Вернувшись из роддома, я надеялась на помощь. А он даже на руки ее брать не желал, говорил — боялся.
А о милых семейных прогулках с коляской можно было и не мечтать. Квартира наша находилась на восьмом этаже. И лифт иногда не работал. Верней, работал он иногда. Самой тащить коляску вниз, потом наверх — удовольствие сомнительное. Поэтому на прогулки я не ходила. Да и то сказать — зима. Район мне не знакомый. Друзей рядом нет. А ходить в поисках таких же скучающих мамаш, прогуливаться с ними, обсуждать детские болезни и цвет какашек было выше моих сил. Ну не интересно мне это! Мало того что я день в день этим занимаюсь, еще это обсуждать? Увольте.
Помогал он одним — бесконечными ЦУ. То не так, это не эдак. Сколько я ни пыталась смириться с его характером, так и не смогла. Едкий голос, делающий замечания, меня уже и во сне преследовал.
Покормив Ариночку, так я назвала дочку, я вернулась на пост. К телефонному аппарату. Намедни муженек собрался на «мероприятие». Проще говоря — коллективную пьянку, которым в последнее время не было конца и края. И слово-то какое! Мероприятие. Меры они, значит, принимать будут. Только какие меры? Меры измерения жидкости в стаканах? А может, меры, направленные на погашение «горящих труб»? Хрен их знает.
Ясно одно, Рома явится, как всегда, в невменяемом состоянии. Будет становиться в позу, хвастаться достижениями, заработками, требовать чистоты, порядка и уюта.
Порой доходило до абсурда. Однажды, подогретый спиртным, он, стоя возле подъезда, где живет моя мама, развлекал соседей.
— Да-да, смотрите все! Это — моя машина! — торжественно указывал он на «девятку». — А это — моя мобилка! А это — мои деньги!
С довольным хихиканьем он доставал купюры из кошелька и по одной вышвыривал на пол. Соседи недоуменно переглядывались, не зная что предпринять. Зато Роман знал что делать. Задорным голосом массовика-затейника он крикнул:
— Становитесь в ряд, люд честной! Буду доллары вам кидать, на собачку-драчку!
И в небо взмылся фонтан из денег, кровных денег облапошенных на дороге водителей. Как же им, бедным, икнулось в тот момент, наверное!
Оно б и черт с ним, но я безумно боялась одного — разобьется. Садиться за руль в нетрезвом состоянии — было делом обычным.
Час ночи, два… Секундная стрелка, еле слышно тикая, причиняла просто физическую боль. Маленькие, острые камушки били по сердцу — секунды… И наконец, в три ночи я услышала поворот ключа в замке. Весело хихикая, муженек ввалился в дом. Безмятежно напевая песенку, как ни в чем не бывало! Плюхнулся на табуретку, сопя, попытался разуться. Не удалось. Меня он вроде бы не замечает.
