Позже Ликорида связалась с римским офицером, и он увез ее в северные провинции империи. Любовь Галла к покинувшей его Ликориде Вергилий сделал сюжетом десятой эклоги своих Буколик:
К этой последней моей снизойди, Аретуза, работе.
Галлу немного стихов сказать я намерен, но только б
И Ликориде их знать. Кто Галлу в песнях откажет?
Пусть же, когда ты скользить под течением будешь сиканским,
Горькой Дорида струи с твоей не смешает струею.
Так начинай! Воспоем тревоги любовные Галла,
Козы ж курносые пусть тем временем щиплют кустарник.
Не для глухих мы поем, – на все отвечают дубравы.
В рощах каких, в каких вы ущельях, девы наяды,
Были, когда погибал от страсти своей злополучной
Галл? Ни Пинд не задерживал вас, ни вершины Парнаса,
Ни Аганиппа, что с гор в долины Аонии льется,
Даже и лавры о нем, тамариски печалились даже,
Сам, поросший сосной, над ним, под скалою лежащим,
Плакал и Мёнал тогда, и студеные кручи Ликея.
Овцы вокруг собрались, – как нас не чуждаются овцы,
Так не чуждайся и ты, певец божественный, стада, —
Пас ведь отары у рек и сам прекрасный Адонис.
Вот пришел и овчар, с опозданьем пришли свинопасы,
Вот подошел и Меналк, в желудевом настое намокший.
Все вопрошают: «Отколь такая любовь?» Появился
Сам Аполлон: «Что безумствуешь, Галл, – говорит, – твоя радость,
В лагерь ужасный, в снега с другим Ликорида сбежала».
Вот пришел и Сильван, венком украшенный сельским,
Лилии крупные нес и махал зацветшей осокой.
Пан, Аркадии бог, пришел – мы видели сами:
Соком он был бузины и суриком ярко раскрашен.
«Будет ли мера?» – спросил. Но Амуру нимало нет дела.
Ах, бессердечный Амур, не сыт слезами, как влагой
Луг не сыт, или дроком пчела, или козы листвою.
Он же в печали сказал: «Но все-таки вы пропоете
Вашим горам про меня! Вы, дети Аркадии, в пенье
Всех превзошли. Как сладко мои упокоятся кости,
Ежели ваша свирель про любовь мою некогда скажет!
Если б меж вами я жил селянином, с какой бы охотой
Ваши отары я пас, срезал бы созревшие гроздья.
Страстью б, наверно, пылал к Филлиде я, или к Аминту,
Или к другому кому, – не беда, что Аминт – загорелый.
Ведь и фиалки темны, темны и цветы гиацинта.
Он бы со мной среди ветел лежал под лозой виноградной,
Мне плетеницы плела б Филлида, Аминт распевал бы.
Здесь, как лед, родники, Ликорида, мягки луговины,
Рощи – зелены. Здесь мы до старости жили бы рядом.
Но безрассудная страсть тебя заставляет средь копий
Жить на глазах у врагов, при стане жестокого Марса.
Ты от отчизны вдали – об этом не мог я и думать! —
Ах, жестокая! Альп снега и морозы на Рейне
Видишь одна, без меня, – лишь бы стужа тебя пощадила!
Лишь бы об острый ты лед ступней не порезала нежных!
Я же достану свирель, стихом пропою я халкидским
Песни, которые мне сицилийский передал пастырь.
Лучше страдать мне в лесах, меж берлогами диких животных,
И, надрезая стволы, доверять им любовную нежность.
Будут стволы возрастать, – возрастай же с ними, о нежность!
С нимфами я между тем по Меналу странствовать буду,
Злобных травить кабанов, – о, мне никакая бы стужа
Не помешала леса оцеплять парфенийские псами.
Вижу себя, – как иду по глухим крутоярам и рощам
Шумным. Нравится мне пускать с парфянского лука
Стрелы Цидонии, – но исцелить ли им яростный пыл мой?
Разве страданья людей жестокого трогают бога?
Нет, разонравились мне и гамадриады, и песни
Здешние. Даже и вы, о леса, от меня отойдите!
Божеской воли своим изменить мы не в силах стараньем!
Если бы даже в мороз утоляли мы жажду из Гебра
Или же мокрой зимой подошли к берегам Ситонийским,
Иль, когда сохнет кора, умирая, на вязе высоком,
Мы эфиопских овец пасли под созвездием Рака.
Все побеждает Амур, итак – покоримся Амуру!»
Вслед за ней и другие мимические актрисы стали брать сценическое имя Ликорида.
Где в Риме можно купить любовь
В Риме уже давно существовали кварталы, куда не стоило заходить честным женщинам. Плавт, во II веке до н. э., рассказывает о проституции в самом центре Рима около Форума, где выступают знаменитые ораторы и политики: «Я хочу вас уберечь от трудностей долгих поисков и сказать вам, в каких местах находятся люди, которых вы желаете видеть, порочные или непорочные, лукавые или добропорядочные жители. Хотите встретить подделывателя – отправляйтесь в суд; лжеца, фанфарона – это около храма Клоацины. Богатые и щедрые мужья встречаются под базиликой. Здесь собираются и девушки легкого поведения, и аферисты. Любители пикников ходят на рыбный рынок. Внизу площади прогуливаются важные персоны и богачи. Вдоль канала – герои шарлатанства. Над озером – говоруны, болтуны, злые языки, которые нагло клевещут. Под старыми мастерскими держатся те, что дают и берут в долг. Позади храма – те, которым нельзя доверять. Люди, которые торгуют своими телом, заполняют улицу Тосканов; Велабр населен булочниками, мясниками, гаруспиками, перекупщиками или оптовыми торговцами».
Проституток полно в Субуре, рядом с Форумом, на набережных Тибра, но больше всего в месте, называемом Fornix: эти изогнутые проходы вокруг Марсова поля быстро становятся символом разврата – откуда fornication – блуд, forniquer – блудить и т. п.
Уличные девушки и юноши занимаются своим делом вдоль дорог, которые ведут провинциалов в центр города. Самая известная – la via Appia, со своими могилами и рощами, особенно гостеприимна. Проститутки часто посещают театры и ловят там разгоряченных клиентов. Их полно в кабаках и на постоялых дворах, где накормят и напоят, где иногда можно подкрепиться стоя, иногда – за засаленным столом, за которым завсегдатаи играют в кости. В глубине или на втором этаже плохо закрытые двери или простые занавески отделяют от общего зала комнаты проституток за несколько ассов.
Эта любовь в грязи, с риском подхватить заразу, тем не менее бесконечно притягательней для многих римлян, чем любовь их благонравных супруг и матерей их детей.
