Человек выглядел... совсем не странно. Таких, я встречаю... встречал каждый день в изобилии на улицах Москвы. Упитанный, уверенный в себе, взгляд до предела циничный, но на губах дружелюбная улыбка, не сказать, что-этот человек сушит мозги над манускриптами. Скорее – ходит по бабам, глушит пиво, болеет за «Спартак», а работу старается свалить на коллег.
– Герой, – произнес он с непонятной интонацией. – Давно герои не заходили так далеко... Обычно их скручивает еще на входе. Меня зовут маг Ягеллан. Я владею этими местами. Всякий, кто вторгается без разрешения, будет наказан.
– Меня зовут Ричард Длинные Руки, – ответил я. – Я чту законы и никогда не вторгаюсь в чужие квартиры. Но где ваши документы на обладание этой горой?
Он рассматривал меня с интересом.
– Странные речи для героя. А где ярость во взоре, пена с губ? Пальцы на рукояти меча, сжимающие ее до побеления? Следуй за мной, герой, что-то покажу.
Он не выглядел страшным или коварным, а смотрелся как раз таким до жути знакомым мне человеком моего рыночного времени, который не знает морали, зато знает, что выгоднее делать в тот или иной момент.
Я шел за ним, удивляясь, что мешает мне вот прямо сейчас ударить его в спину. Мечом или молотом. Просто схватить сзади за шею и удавить. Моих сил хватит, а шея у него тонкая. Полагает, что я средневековый герой, который лучше сам удавится, чем ударит в спину?
Ход вывел в огромную широкую пещеру... нет, подземный зал, вырубленный во внутренностях скалы, красивый и величественный, с нишами в стенах, выступающими карнизами и навесами из камня, словно балконами, а внизу вдоль стен высокие ящики из металла. Сердце мое застучало громче, что-то в этих ящиках почудилось знакомое. Посреди пещеры столы, не меньше десятка, все завалено книгами, бумагами, данными предметами, даже ложе, которое я с трудом признал ложем, погребено под стопками книг.
– Ну и что? – сказал я. – Во многих знаниях много горя.
Он смотрел с еще большим интересом.
– Странный ты герой... – сказал задумчиво. – Раз уж на тебя не действует барьер... который наложили Древние, то, может быть, ты присоединишься ко мне? Здесь такие сокровища... Не золото или драгоценные камни. Здесь знания, которые могут управлять миром! Но только нужно все это понять...
Я переводил взгляд с одной стопки книг на другую. Это мы можем расшифровывать египетские иероглифы, клинописи Шумера, древнеисландские руны, этрусские надписи на вазах... но не шумеры или этруски наши книги по настройке компьютеров, созданию вэб-страниц или простейшие инструкции по ремонту автомобиля. Да вообще они ничего не прочтут и не поймут, ибо их словарный запас исчислялся сотней слов.
– Управлять, – ответил я. – Горилла с автоматом, шимпанзе на танке... Нет, дядя, давай ближе к реальности. Ты закрыл доступ к доспехам Арианта.
Он поморщился, сказал сухо:
– Да.
– Открой, – предложил я.
Он смотрел на меня с брезгливым интересом.
– Зачем?
– Доспехи должны служить, – ответил я. – Сейчас они лежат без дела. Или висят. Нет, все-таки висят, я посмотрел. Если снимешь заклятие, их оденет достойный человек. Или достойный эльф, мне его сексуальная ориентация по фигу. Он поведет, защитит, остановит, совершит, закроет.
Чародей вскинул изогнутые брови, в глазах было откровенное глумление.
– А если оденет недостойный? Даже не подумал? А если поведет твоих врагов, защитит от твоих друзей, остановит Добро, совершит Зло, закроет... не то, что ты хотел, а совсем наоборот?
Я открыл и закрыл рот. Об этом я в самом деле не подумал. Тертуллиан не предупредил, а я, подобно настоящему герою, к рефлексиям не склонен, взял меч в недрогнувшую длань и пошел, пошел, пошел, куда послали.
– Ладно, – проворчал я, на этот раз подражая Бернарду, – рискнем... Это лучше, чем ничегонеделание.
– Лучше, – согласился он, – но я не просто сторожу эти доспехи от других. Кстати, там, кроме доспехов, еще и меч Арианта, дивной красоты и мощи... Я потихоньку ломаю Святое Слово. Подтачиваю, так сказать. Придет час, когда защита рухнет, я возьму этот меч! И доспехи.
– А ты на чьей стороне? – спросил я.
Он засмеялся громко и победно.
– На своей, конечно! Это самая лучшая сторона. Самая правильная.
– Самая умная, – согласился я.
– Так в чем дело?
– Но кто сказал, – возразил я, – что человек живет умом? Я пробовал – не понравилось. Здесь вроде живут вовсе не умом, но как будто счастливее...
Он посмотрел на меня, смерил взглядом мой рост, расхохотался:
– Это ты-то пробовал жить умом? Хотя, признаюсь, что-то в тебе странное. Как будто бы и в самом деле... Ладно, главное в другом: ты сумел пройти так Далеко. Я мог бы приспособить тебя помогать мне. Таким пустяком, как долголетие, я тебя обеспечу. Если не за сотню лет, то за тысячу мы сможем проникнуть в кое-какие тайны Древних.
Я удивился:
– Ты предлагаешь мне дружбу и сотрудничество?
Он поморщился.
– Я умный человек. И живу умом. А среди умных не бывает друзей, бывают только сообщники. И то временные. Но эта временность может растянуться на тысячу лет, а разве это для тебя не выигрыш? Ты вообще-то кто, норн?
Я покачал головой.
– Думаю, нет.
– Тогда геллинг?
Я снова покачал головой.
– Я не знаю этих слов. Может быть, я в самом деле норм и геллинг, только об этом не знаю, как немцы не знали, что для испанцев они – алеманы, для римлян – германцы... ведь себя почему-то считают дойчами и не понимают, почему для русских они вовсе – немцы. Так же угры, мадьяры и венгры... Так что не трудись показывать эрудицию, не трудись. Просто сними заклятие. Вот и все.
– А что дальше?
– Я уйду.
Он покачал головой, глаза смеялись:
– Какой же ты герой? Герой должен кипеть жаждой убить подлого колдуна!
– А ты в самом деле подлый?
– Вы, смертные, так считаете...
Я пожал плечами.
– Мне очень не хочется убивать. А подлый ты или не подлый – это зависит от точки зрения. Мне, поверь, не хочется убивать даже подлого. И если меня не принуждать, то не стану. Поверишь ли, я в самом деле не только никого не убивал, но вот прожил четверть века, подумать только, и никого не только не убил, но не толкнул, не ударил... По-моему, даже не обругал... как следует. Но вот пару месяцев назад я попал в эти земли... и, не поверишь, убил столько, что всех не вспомню. Худшее и самое ужасное в том, что меня не мучают угрызения совести.
Он смотрел с еще большим интересом.
– Почему ужасное? Это же прекрасно!