– Не знаю, – пробормотал я. – Но я представлял все иначе...
– Как?
– Ну, обязательно пытки, потом на костер.
Глаза седьмого посуровели, лицо отвердело, а в голосе прорезалась сталь:
– Все это будет, сын мой... если найдем доказательства твоей виновности. Мир жесток, а скверну надо выжигать каленым железом. Но в твоем деле много сомнений... а сомнения всегда толкуются в пользу обвиняемого. Ты свободен, Ричард! До времени.
Я уже отступал на шаг, готовясь повернуться и скорее дать ходу из этого страшного места, но теперь замер, спросил:
– До... какого?
– До следующего, – ответил инквизитор без улыбки. – Когда появятся ясные доказательства. Того или иного. А до этого времени ты – под следствием.
Я поклонился, отступил, из горла моего выкатилось устрашенное:
– Спасибо, ваше преосвященство.
– Впрочем, – добавил он так же ровно, – как и все мы – под следствием.
Я вдруг вспомнил Бернарда, сказал торопливо:
– Мой господин велел, чтобы вы освятили мой молот...
Инквизитор сделал отметающий жест бледной дланью.
– Нам велел или тебе?.. Сын мой, мы еще не увидели кто ты. На чьей стороне. Лишь потом можно сказать, что достойно носить, вкушать, говорить... христианскому воину, а что можно делать только стороннику Тьмы. Иди, сын мой.
Глава 9
Дома я переоделся, долго плескался в бочке, смывая пот и усталость. Не сразу заметил, что в дверном проеме стоит Рудольф. Перехватив мой взгляд, буркнул:
– Странные у тебя привычки! Моешься... Лень почесаться, что ли?
– Так научили, – ответил я. – Чего такой грустный?
– Да так, – ответил он хмуро. – Оставили, как старые сапоги... Епископ заявил, что сперва я должен выстоять сорок дней и ночей перед алтарем, а уж потом я... ну, сам понимаешь. Ты ж не хотел, чтобы я говорил тебе спасибо!
– А-а-а, – протянул я, – вот ты о чем... А кто оставил?
– Ланселот, – буркнул он. – И Бернард. И Асмер. Даже, говорят, Совнарола взяли с собой! Их вчера отправили к королю Арнольду. Выехали срочно, даже проститься не успели. Не знаю, что такое может быть срочнее защиты Зорра.
Я поспешно вытерся, натянул рубашку. Без этих людей я сам как будто осиротел. За пару месяцев, что ехали через леса, долины, горы, я почти сроднился с ними, – попробуй сродниться с благородным рыцарем! – и без них сейчас ощутил пустоту.
– Тебя вызывают, – вспомнил он. – Король хочет расспросить Беольдра о поездке к оборотникам.
– А я при чем?
– Ты был с ним. Тень славы падет и на тебя.
– Славы?
– Или порки.
Он проводил меня до ворот дворца. Через полчаса подъехал Беольдр, бросил поводья оруженосцу, слез. Не говоря ни слова, кивнул, мы прошли через большой зал, удивительно пустынный и запущенный, на дальних воротах всего один стражник, да и тот недомерок – все здоровяки на охране ворот и стен. Из дальнего коридора выбежал взволнованный управитель, Беольдр насторожился, управитель с ходу запричитал, что в привезенном не все так, что обещалось, Беольдр поморщился, потом нахмурился, кивнул мне на парадные двери.
– Иди пока один. Я разберусь, приду.
Я испугался.
– А если король что-то спросит? Я ж даже не представляю, что мы привезли!
Управитель сказал нервно:
– Сэр Беольдр, ваше присутствие необходимо срочно!... вы же знаете... гм... особенности...
– Знаю, – огрызнулся Беольдр, а мне бросил нетерпеливо: – Иди-иди!.. Я приду, как только разберусь.
Страж указал мне на дверь, мол, открывай сам, не велика цаца, тут даже не перед всеми баронами распахивают, я толкнул створку, тихонько вошел и остановился, отступив на шажок в сторону.
В тронном зале запустение, только под стенами стоит с десяток тихих, как мыши, придворных, а из трех кресел на возвышении два зияют вызывающей пустотой. Шарлегайл сидит в своем кресле, странно уменьшившийся, съежившийся, несмотря на то, что гордо откинулся на высокую спинку, несмотря на красиво возложенные на широкие подлокотники кресла Руки. Но руки выглядят чересчур тонкими, а корона – крупной и тяжелой на покрытой серебряными волосами голове.
Всего один стражник за королевским креслом, зато на красном истоптанном полотне перед троном пылают гневом четверо могучих рыцарей. Один просто гигант, не человек, а чудовище в человеческом облике – выше и крупнее меня или Беольдра, – с могучей выпуклой грудью. Все закованы в доспехи, но шлемы по Ритуалу держат на сгибе левой руки, головы обнажены.
На лицах суровая решимость настоять на своем. И этот, который чудовище, еще и лют обликом. Не лицо, а небрежно вытесанное из гранитной глыбы подобие лица: не до красоты, лишь бы устрашало.
Одного я узнал, барон Истаниэль, он в прошлый раз настаивал, чтобы король послал в его владения войска. На этот раз, судя по его лицу, барон тоже настаивает... нет, даже требует, гневное багровое лицо пышет жаром.
– Ваше величество, – донесся до меня его строгий и одновременно вызывающий голое, – на этот раз вам не удастся отправить нас без ответа!
Шарлегайл спросил устало:
– Какой ответ еще? Я вам уже ответил...
– Тот ответ нас не устраивает! – отрезал Истаниэль. – Вы обязаны... вы должны отправить в наши владения королевские войска!
– У меня нет свободных войск, – ответил Шарлегайл усталым голосом. – У меня вообще нет свободных людей. Даже охрану замка нести некому – все на защите стен...
Истаниэль выпрямился, ладонь его, словно сама по себе, опустилась на рукоять меча, но тут же нехотя сползла. Глаза его метали молнии. Гигант, который стоял за его спиной, грубо отодвинул его, шагнул вперед, пламя в светильниках вздрогнуло от его рева:
– Я здесь впервые, ваше величество... Великая честь стоять перед великим королем, но я чувствую себя опозоренным! Я стою перед королем... который заперся в стенах своего крохотного замка... который трусит пойти в бой! Который бросил своих подданных...
Я видел, как замер весь двор, как застыл на миг Шарлегайл, как остановилось все в этом зале. Остальные трое баронов выпрямились, как на параде, их лица твердые и решительные. Если король даст войско, пошлет даже хоть одного человека, то даже мне ясно: люди сочтут это проявлением слабости, они так же устроены и в моем мире – даже простую вежливость понимают только как слабость и уже через неделю придут с требованиями отдать им королевскую казну или послать принцессу пасти им гусей. Но и если не даст, откажет...
Шарлегайл ответил с холодной брезгливостью:
– Вы не умеете себя вести, сэр Фольгарт. Я прощаю вам эту выходку, понимая ваше... возбужденное состояние. Но сейчас убирайтесь.
