Рука с мечом качнулась в мою сторону. Голос прорычал:
— Бери!
Я машинально взял. Рука ушла в землю, как в воду. Дырка затянулась моментально. Гендельсон покачал железной головой.
— Ну вот… теперь и у вас, сэр Ричард, наконец-то есть настоящий меч! А ту пощербленную железку выбросите…
В голосе этого жирного дурака было самодовольство и хвастовство: он-де свой меч не потерял, он — настоящий рыцарь, а вот я, возведенный в рыцарское достоинство по капризу глупой девчонки принцессы, вынужден довольствоваться подарками.
Я снова взвесил меч на руке, сделал пару пробных взмахов.
— Неплохо… Давайте, сэр Гендельсон, испробуем лезвия наших мечей?
Он насторожился.
— Что вы имеете в виду?
— Что имею, то имею. Рубанем вашим мечом по лезвию моего, потом моим по лезвию вашего…
Он сказал поспешно:
— Это не рыцарские забавы. Настоящие рыцари обнажают мечи только в битвах.
Я смерил его взглядом, сказал протяжно:
— Мир таков, что нам долго, думаю, ждать не придется.
На привале я кое-как приладил и второй меч за спиной. Тот, который отыскал в руинах, тоже выглядит непростым, на досуге как-то разобраться бы с ним. Очень уж большая древность в нем чуется. А в этом мире чем Древнее, тем страньше и страньше.
Так и пошел дальше, как самурай, с двумя мечами.
Через четверть часа дорогу преградило лесное болото. Гендельсон пошел по краю, у меня сразу же появился шанс отыграться, я сказал хмурым злым голосом:
— Это болотце может протянуться на мили!.. Мы пойдем напрямик.
— Но…
— Там мелко, — сказал я с презрением. — Видно же.
Болото напоминало огромную лужу, не успевшую высохнуть после обильного ливня. Из воды торчали стволы упавших деревьев, к небу задраны голые облепленные слизью и мохом корни, иногда даже выглядывали страшные скользкие горбы, похожие на кольца гигантских змей, но это просто толстые корни, а воды там по щиколотку.
Я ненавижу болотную воду, мне страшно ступать в темное, грязное, когда под ногой что-то начинает шевелиться, то ли корни, то ли щупальца, а на поверхность поднимается коричневое облако ила… но зато эта же гнилая вода хлынет и в доспехи этого болвана в железе, ладно, потерплю, тут главная радость, что у соседа корова сдохнет…
Над болотом гнилой туман, негустой, но деревья на той стороне расплываются, двигаются из стороны в сторону. Когда наконец пришли на то место, оказалось, что деревья торчат из воды, а вода хотя и не выше, чем до колена, но кое-где то ли водовороты, то ли упавшие деревья оставили за собой ямы; я сам дважды сорвался по самое горло, а Гендельсона пришлось выволакивать четырежды, сам он в своих доспехах и намокшей одежде уже не вылез бы.
Я начал выдыхаться, ибо иду впереди и прощупываю дорогу. Дно постепенно повышается, воды не больше, чем по колено. Деревья высятся могучие, стройные, совсем не болотные, где обычно болезненно мелкие, покрученные, с почти голыми ветками. Гендельсон хрипел, часто останавливался перевести дух.
От воды смрад, а на волнах, что расходятся от нас кругами, покачиваются раздутые трупики мышей, крыс. Мы стояли, придерживаясь за дерево, в шлеме Гендельсона сипело, как будто выходит под давлением воздух из тонущей подлодки.
Мне почудилось хлюпанье, я сделал Гендельсону знак, чтобы не двигался. Через некоторое время хлюпанье повторилось. Из тумана вышла, ступая по колено в мутной воде, молодая девушка. Белые волосы, больше похожие на снег, чем на золото, падают крупными кудрями на плечи и скатываются по спине. В руках огромный лук, стрела готова к выстрелу, за спиной широкий круглый щит, похоже — медный, из одежды на плечах металлические латы да тонкая маечка из нежной ткани. Еще нечто среднее между шортами и трусиками, а тело настолько чистое, холеное, нежное, что я в обалдении покрутил головой. Тут всего четверть часа в этом болоте, но уже, как распоследняя свинья, вымазался с ног до ушей, от меня мерзостно пахнет, в сапогах хлюпает и со злорадством выплескивается высокими грязными фонтанчиками, на мне плети ряски, я весь в тине, на мне пытаются устроиться крупные жабы и подремать, принимая хрен знает за что…
Ни меня, ни Гендельсона девушка все еще не видела, мы за деревом, но насторожилась, готовая к схватке. Правда, лук — глупо: тут могут упасть сверху, протянуть руку и схватить из-за любого дерева, а она проходит чересчур близко, даже могут ухватить за ногу… Больше бы подошел меч, а лук хорош лишь для стрельбы на открытой местности…
За нею, как мне почудилось, кто-то крался. Я посмотрел на Гендельсон, приложил к губам палец. Он вытаращил глаза, но кивнул и замер.
Из зарослей выдвинулась коренастая фигура, за ней еще одна, а потом еще. Передний выглядел почти рыцарем, столько на нем железа, даже полный шлем, в прорези что-то слабо поблескивает, словно там горящие угли, что вот-вот погаснут, зато еще четверо — настоящие варвары: обнаженные до пояса, мускулистые, тела в шрамах, у одного на плече зеленая змея… правда, чуть позже я разглядел, что это просто плеть болотной травы. Похоже, он оступился и поднялся со дна уже облепленный всякой дрянью, но, как мужчине и надлежит, не обратил на это внимания, ибо мужчину украшают мужество и доблесть, а не красивая чистая кожа.
Они двигались за женщиной осторожно, вода за ними почти не хлюпала, в то время как она, не подозревая об опасности, ломится через болото, как молодой лось, сильный и беспечный. Преследователи, прячась за деревьями и корягами, подбирались все ближе, их разделяло уже что-то около семи шагов, лук на этом расстоянии почти бесполезен…
Гендельсон знаками показывал мне, что надо бы мне метнуть молот. Я сперва показал знаками, а потом шепотом перевел, что уверен ли он, что эти пятеро не преследуют преступницу, убившую двадцать невинных младенцев, изнасиловавшую несовершеннолетнего сына короля и посетившую церковь в менструальный период?
Он сердито засопел, потащил из ножен меч. Звук получился скрежещущий, я видел, как все пятеро мгновенно остановились. Их головы начали поворачиваться в поисках источника звука.
— Что за дурак, — сказал я в сердцах. Молот вылетел, как снаряд из танкового орудия. Гендельсон заорал и попытался броситься вперед с мечом в руке, но провалился по пояс, жалко барахтался, а когда кое-как выбрался, мой молот уже вылетел в третий смертоносный полет.
Двое добежать успели. Один тут же провалился в яму, откуда только что выбрался Гендельсон, и Гендельсон обеими руками обрушил ему на голову меч. Мой противник попятился, глаза его не отрывались от острия моего зеленого меча. Мне показалось, что он узнал этот меч.
Я не стал бросать молот вдогонку, это Гендельсона бы расплющил с удовольствием, а этот убегает и пусть убегает.
Девушка то опускала, то поднимала лук, тетива уже натянута, я видел, как острие стрелы поочередно смотрит то в меня, то в Гендельсона, то в преследователей. Наконец она и вовсе ослабила тетиву. У нее удивительные глаза: сами по себе обычные, карие, но неимоверно густые черные ресницы — как верхние, так и нижние; я всмотрелся, очарованный. Сперва почудилось, что это макияж, но она мигнула пару раз, это было ни на что не похоже, я почти ощутил ветер от таких ресниц.
