— Вы не знали? — спросила она.
— Нет, — ответил я честно. — Я не думал, что он ранен.
— Отдохните, — сказала она. — Сейчас вам принесут еду.
Полог большого шатра был откинут. Проходя мимо, я бросил беглый взгляд, невольно остановился. Красивый юноша с бледным лицом и горящим взором стоял, опустившись на одно колено. Он был в полных рыцарских доспехах, только голова оставалась непокрытой. Коричневые волосы красиво опускаются на плечи, в глазах благородная задумчивость, нет ни страха, ни бравады. Бледное лицо сурово, но не вызывающе, нижняя челюсть выдвинута ровно настолько, что я понял — он не задирается, не ищет схватки, но не уклонится от нее, если на дороге встанет хоть сам дьявол.
Он стоял неподвижно, вытянутые вперед руки скрестил на рукояти меча, а его упер острием в пол. На фоне красно-черных гобеленов со вздыбленными львами, орлами с распростертыми крыльями и стилизованными ображениями мечей это было торжественно и красиво. Красно-желтый свет факела бросал жаркие блики на выпуклость доспехов, и они выглядели выкованными из червонного золота.
Он то ли молился в уединении, то ли разговаривал с предками. Я на цыпочках прошел мимо. Паладин готовится к схваткам. Похоже, из всей сотни сторонников короля в изгнании уцелели только эти трое героев: паладин, эльф и варвар…
За моей спиной раздался веселый голос:
— Герой, я уже приготовила еду. У нас не очень широкий выбор, но мы делимся всем, что у нас есть.
Я медленно обернулся. Леди Изильда исчезла, вместо нее стоит удивительно милая девушка, нежная и дружелюбная, настолько иная, что на миг даже подумал что это ее сестра.
Сейчас у нее очень веселые лучистые глаза, светлая улыбка. В волосах — крупный белый цветок с широкими лепестками, удивительно чистый, нежный, целомудренный. Я решил, что это лилия, сам я видел этот цветок только пару раз в жизни, да и то издали.
Она рассматривала меня, чуть склонив голову. Pуки держала за спиной, на ней длинное голубое платье, узкое в поясе и широкое внизу, очень глубокий и широкий вырез, я удивился, как платье держится на ее плечах. Грудь обнажена ровно настолько, чтобы поддразнить, а из всех украшений только золотая цепочка с крохотным крестиком.
— Я потрясен, — сказал я искренне. — Леди Изильда, как вы ухитряетесь в таких… полевых условиях поддерживать свой королевский вид?
Она развела руками, улыбнулась совсем не грустно, а все так же весело и дружелюбно.
— А что еще остается?
— Да, — пробормотал я, — да…
— Пойдемте, — напомнила она. Варвар уже поворачивал на вертеле тушу оленя. От россыпи багровых углей поднимался сухой жар. Оленья туша зарумянилась, порыв легкого ветерка бросил мне в лицо аромат жареного мяса. Из шатра вышел парень с остроконечными ушами, чем-то похожий на того эльфа, что так быстро стреляет из лука, сообщил:
— Рыцарь, судя по всему, дрался с целой толпой. Все его тело в кровоподтеках! Зато все три раны совсем не опасные. Наш лекарь обещает к утру все на нем затянуть…
— А залечить сумеет? — спросил я.
— Я же сказал, — удивился парень. — Даже следа не останется!
От оленьей туши шел хороший мясной запах, в желудке началось голодное шевеление. Леди Изильда бережно развязала тугой узелок, в свертке оказалась горка серой крупной соли. Желудок мой задвигался энергичнее.
— Что, — спросил я, не отрывая глаз от соли, язык сам по себе облизал губы, — кто-то из вас владеет ускоренной регенерацией?
Эльф смотрел на меня с недоверием. Сказал осторожно:
— Я лекарь… но я не слышал таких слов.
— В смысле, — сказал я, — убыстренным заживлением?
Эльф кивнул.
— Это умеют многие. Почему ты удивлен?
— Да нет, — пробормотал я. — Не удивлен. Просто думал, что это только в больших городах…
— Да нет, — повторил он мои слова, словно дразня, — ты так не думаешь.
Он рассматривал меня с интересом. Сам он был вполне человеком, но человеком здесь мог счесть его только я, повидавший иссиня-черных негров Эфиопии, желтолицых китайцев, крохотных камбоджийцев и пигмеев Африки, гигантов Скандинавии, краснокожих индейцев, чукчей… но не житель этих королевств, где всю жизнь видят себе подобных. В русских деревнях, что при всей многолюдности обычно ведут род от одного человека, а потом точно так же дают отводки для новых деревень, на обычного человека с черными волосами смотрели с ужасом, называли его «черным», считали посланцем дьявола, а волосы пытались ему отмыть… Этот эльф чем-то напомнил мне знакомого лезгина: светловолосый, с вытянутым лицом, как бы теперь сказали арийского типа. Такие же, как у моего приятеля, высокие красивые брови, их обычно сравнивают с натянутыми луками, высокие скулы, тонкий и хорошо вылепленный нос с подрагивающими крыльями.
Глаза, правда, слишком большие и красивые, им бы позавидовала любая женщина — крупные, миндалевидные, с длинными ресницами. Оторопь пробежала по спине, когда я взглянул в эти глаза: чересчур светлые, я почти не увидел цветную сетчатку на белке… да и какой он белок, если почти прозрачен, как ледышка. Такие глаза у нас принято считать холодными, ими обычно наделяют фашистов-мучителей, но я с усилием напомнил себе, что здесь это просто продукт эволюции жизни в лесу. Это степняки для защиты от ветра вырастили себе широкие скулы, а глазки уменьшили и упрятали поглубже, а фашистов-мучителей среди темноглазых ничуть не меньше…
Я повторил себе это, как заклинание, и улыбнулся эльфу. Он медленно кивнул. Похоже, он мог чувствовать настроение того, на кого смотрит, и мое отношение его наверняка удивило. А я смотрел на его остроконечные уши, покрытые шерстью, и думал, что ему бы пошли серьги в этих ушах. Хоть мочки и маловаты, но — серьги можно… Не такие мелкие, как у Лелика, а покрупнее, чтобы гармонировали…
Он проследил за моим взглядом, его рука непроизвольно поднялась, тонкие изящные пальцы потрогали ухо. Шерсть вздыбилась, ровная и чистая, я заставил себя представить ту шерсть, что торчит из ушей моего соседа по лестничной клетке, эльф неожиданно улыбнулся. Его и без того широкий рот раздвинулся в усмешке. Вот только рот, сказал я критически, гм… При таких огромных глазах почему-то считаем, что ротик должен быть таким, что чайная ложка не пролезет, но здесь рот широк, как у жабы, губы толстые… Впрочем, достаточно толстые, чтоб привлечь внимание и заставить ощутить в этом некоторую красоту. Хотя, если вспомнить, как менялись каноны красоты у нас: то фламандтские коровы Рубенса, то чахоточная Нефертити, то крупногрудые телки Голливуда…
Через полчаса от оленя остались одни кости. Гендельсон сидел у костра, перевязанный чистыми тряпками, укутанный в теплое одеяло. Вид у него был смертельно усталый. Медленно темнело, а огонь, в солнечном свете почти невидимый, прозрачный, постепенно наливался золотом, оранжевостью, приобретал осязаемость и зримость.
Гендельсон заснул, не донеся очередной кусок мяса до рта. У меня хватило сил добраться до охапки веток, что здесь служит постелью, и дальше я отрубился, словно мне влупили между ушей большой дубиной. По-моему, в эту ночь меня не трогала даже Лилит…
