Гендельсон читал молитву еще громче, но глаза у него становились все обреченнее. Девушка быстро нацепила на себя доспехи, я даже не видел, чтобы она одевалась, обернулась в нашу сторону уже не такая злая. Я помахал ей рукой, мол, едем, пустил коня на ту сторону. Умница, он тоже все видел, но сделал другие выводы: разогнался по мелководью, а когда дно начало понижаться, он в два могучих прыжка одолел это место, с шумом выпрыгивающей касатки выметнулся из воды, зацепился за берег и выпрыгнул, обвалив в воду огромную глыбу.
Гендельсон выбирался дольше, это было похоже на тяжелый танк, форсирующий реку, но выбрался, вода текла из всех щелей доспехов, как из пробитого стрелами винного бурдюка.
Девушка наблюдала за нами с нескрываемой враждебностью. Я постарался улыбнуться ей пошире, человек со смайлом до ушей хоть и выглядит идиотом, но зато неопасным идиотом, а нам сейчас самое главное — внушить, что мы два вот таких безобидных зайчика.
— Привет! — сказал я еще раз. — Да, ты права, вода холодная. Как ты только не закоченела в такой… Это же лед, а не вода!
Она гордо и презрительно улыбнулась, но в глазах настороженность тает, комплименты обезоруживают женщину почти так же быстро, как и мужчину.
— Кто вы? — спросила она. — Зарги?
— Нет, что ты, — сказал я. — Никакие не зарги, ты же видишь!
— Но вы едете со стороны заргов, — сообщила она. — Наши охотники видели целые отряды заргов. Они все идут на Север.
Гендельсон порывался что-то сказать, я остановил его жестом.
— Меня зовут Ричард, — сказал я, — а это благородный и очень богатый сэр Гендельсон. Мы издалека, поэтому ты о нем ничего не знаешь.
Гендельсон капризно хмурился: как может понравиться эта дикость, что на земле существуют страны, где о нем ничего не знают. Девушка как будто ощутила его справедливое недовольство, скользнула по нему быстрым взглядом.
— Ладно, — произнесла она. — Меня зовут Ирписта. Если вы не зарги… то можете остановиться на ночлег в нашем городе. Мы с заргами не воюем, даже дружим и торгуем, но все-таки в город разрешаем заходить только по двое-трое, да и то без оружия. Слишком уж они…
Она замялась, я сказал услужливо:
— Буйные. А вот мы как раз смирные. Садись к сэру Гендельсону, у него конь покрепче. Да и вообще он в этом деле уже почти профессионал. Так мы скорее доедем о города.
Гендельсон свирепо сверкнул на меня глазами. Ирписта подошла к его коню, Гендельсон вынужденно протянул ей руку. Она ухватилась и легко вспрыгнула на конский круп, Гендельсона обхватила обеими руками и прижалась всем телом. Он метнул на меня взгляд, способный испепелить заживо.
Я ответил невинным взором, что он уже набил руку на перевозке женщин, а у меня это мокрое вдруг брякнется с коня, а это урон нашему престижу и, возможно, экспедиции.
Река изогнулась в очередной раз и с торжеством открыла зрелище, что прятала до последнего момента. Городок выглядел светлым и чистым, словно кукольный из детской сказки. Красные черепичные крыши под солнечными лучами вспыхнули пурпуром, горят, как будто покрыты рубинами, еще чуть — и восхищенный путешественник будет рассказывать в своих далеких северных странах о волшебном городе, над башенками трепещут веселые флаги, покачиваются флюгеры в виде петушков, драконов, грифонов и прочих зверей.
Губы Гендельсона сразу скривились, но он перехватил мой строгий взор и удержался от молитвы, изгоняющей дьявола. День солнечный, воздух прогрелся, но сейчас солнце висит над далеким лесом, на мир пал чарующий пурпурный свет. Серый камень замка на эти минуты стал теплым, красного цвета с золотыми прослойками скрепляющего раствора. Я наклонил голову, проезжая под низким сводом, подковы звонко били о камень. Потом стук стал тише, эта часть двора посыпана золотой соломой, из-под копыт отбежали куры. Ребенок, кормивший крошками лепешки цыплят, рассмеялся мне беззубым ртом, хотел броситься к лошади, но молодая мамаша удержала за короткую рубашонку.
На меня она посмотрела застенчиво и одновременно заигрывающе. Из окон высовывались женские головки, мужчины выходили во двор, степенно приветствовали. Челядь бросала работу, сбегалась поглядеть на въезд в город двух рыцарей. Правда, я не очень тяну на рыцаря по одежке, но у меня достаточно рыцарские рост и плечи.
Ирписту приветствовали громкими криками. Похоже, она достаточно популярна. Для здешнего мира достаточно вызывающа, но многие мужчины мечтают именно о такой крутой амазонке, что не сидит у окошка, ожидая возвращения рыцаря, а вот так с ним плечом к плечу, заре навстречу.
Я спросил мальчишек на дороге:
— Постоялый двор у вас большой?
Они переглянулись, двое тут же застенчиво потупились и начали ковырять босыми ногами землю. Самый бойкий переспросил робко:
— Какой?
— У вас путешественники бывают?
— Бывают, — ответил он. — Только вчера выехали десятеро с рыцарем во главе…
— И где они остановились? Где жили?
— Рыцарь — у графа дель Верга, остальные на постоялом дворе…
— Ну вот, — укорил я, — а ты спрашиваешь, что такое постоялый двор…
За спиной Гендельсона засмеялась Ирписта, легко соскочила на землю. Гендельсон с великим облегчением вздохнул, уселся не так окаменело.
— Дорогой Ричард, — сказала Ирписта весело, — мой племянник спросил, какой постоялый двор, а не что это такое. У нас их два. Оба считают себя лучшими. Так какой постоялый двор?
— Какой ближе, — сказал я. Спохватился, посмотрел на Гендельсона. — Правда, благородный барон может считать иначе…
Гендельсон буркнул:
— Конечно! Отправимся в тот, который лучшим считает благородная леди Ирписта.
Ирписта рассмеялась, польщенная, вытянула тонкую изящную руку:
— Вот под этой дороге прямо. Там сразу увидите вывеску «Черного Единорога».
Глава 25
Коней при нас расседлали и поставили в стойла, Гендельсон проследил, чтобы насыпали отборного овса и налили свежей воды, только после этого потащились в помещение харчевни сами. Барон, к моему удивлению, ел вяло, он начал клевать носом уже после первой миски каши.
Спать еще рано, а просто отдыхать среди бела дня — для меня синоним балдения и расслабления, так что Гендельсон потащился в комнату отдыхать, а я вышел во двор и огляделся. Для Гендельсона, если честно, отдых необходим, он жив еще только потому, что его жировые запасы тают, как снег в марте, а сало поневоле начинает выполнять роль мышц. Я же, хоть и устал, но как подумаю, что предстоит лежать в двух шагах от этого храпящего потного борова…
Слева от постоялого двора идет дорога на базарную площадь, справа — в сторону городского сада, хотя я бы не назвал садом эти три деревца, но там клумбы с цветами, широкие лавочки, пара мраморных статуй, «майское дерево», вокруг которого сейчас с воплями бегают трое ребятишек, держась за цветные веревки. На той стороне сада врыт массивный столб, возле него на цепи огромный медведь. Встает на задние лапы, ревет, кланяется, что-то просит. Перед ним небольшая смеющаяся толпа, кто-то сует булку, кто-то в испуге бросает камнем.
