В полдень мы также спешились и тащили коней в гору, когда я поневоле остановился. Дыхание с хрипами вырывалось из груди, ноги подкашивались, но я все равно залюбовался: на высоком уступе всего в полусотне шагов стоит белый, как снег, единорог. К тому же не тонконогий изящный красавец с выгнутой шеей и безукоризненно вылепленной аристократической мордой, а могучий рыцарский конь, с широкой грудью, толстыми мускулистыми ногами и широкими копытами. Под белой алебастровой кожей с ленивой грацией двигаются широкие пласты мышц. А белый рог выглядит вдвое толще, чем у моего Черного Вихря, но по длине у моего, пожалуй, небольшая фора…
Гендельсон подошел, взрыхляя снег, как шагающий экскаватор, увидел, сказал хрипло:
— Вот это чудо… Пожалуй, он даже крупнее вашего коня, сэр Ричард.
— Вот уж фигушки, — ответил я уязвленно. — У меня вороной конь!..
— Ну и что?
— А, вы в конях не разбираетесь? Вороные — самые быстрые. И самые сильные, понятно?
Он фыркнул:
— В Срединных Королевствах?.. Здесь все не так, сэр Ричард. Здесь кони бывают такие… что уже и не кони вроде бы. Во всяком случае, не всякий решится назвать их конями.
Я посмотрел на единорога, потом на Гендельсона. Спросил с подозрением:
— А это не ля-ля? Откуда такие познания?
— Сэр Ричард, — ответил он с достоинством. — Я понимаю, что в мире, где даже короли не всегда умеют поставить свое имя и титул на важном договоре, простолюдины тем более не читают книг… Но мне повезло, я — читал. Много. Все, что находилось в замке моего отца. А он отовсюду привозил все книги, которые удавалось купить или захватить силой.
Теперь уже сам Гендельсон удивительнее белого единорога. Это тупая жирная морда читала… даже любила читать книги?.. Какие милые поросятки бывают, когда маленькие! И какие вырастают свиньи… Не простые, титулованные. Приближенные и все такое… Но и насчет коней следует запомнить. Значит, кто-то либо экспериментировал с генетическим кодом лошадей, либо вообще играл с генокодами.
— Пошли дальше, — сказал я зло. — Господи, как хочется остановиться, везде полазить, все потрогать!.. Побывать во всех руинах, поподнимать камни. Вдруг там дивные вещи?.. Мимо каких чудес проходим…
Подъем перешел в плоскогорье, Гендельсон влез на коня и поехал впереди. Я тащился сзади, раздираемый жуткими сомнениями. В самом деле, ради спасения… или просто помощи осажденному Кернелю, где явно одни попы, хоть и с мечами, я прохожу мимо чудесных вещей, что остались от старого мира, где, возможно, компьютеры с булавочную головку, люди сильнее нынешних богов… и где я, возможно, отыскав какой-нибудь артефакт, стану по мощи равным богам!
У меня три магических меча, мелькнула мысль. И все на халяву!.. Правда, за каждый обещал что-то сделать, не в этом ли ловушка?.. За молот я обещал тоже кое-что гномам, но с теми все понятно, тот должок я постепенно выплачу. Но мечи?.. Не выглядит ли так, что любая халява — от дьявола? И, взяв магические мечи, я в конечном счете как бы служу хозяину всей магии — дьяволу? Нет, дьяволом он стал в христианской трепотне, а до этого его звали просто Самаэлем, и тогда он был не таким уж и враждебным человеку.
Если человек берет от кого-то дар, то тем самым молча обязуется ответить таким же по стоимости даром, так? Или хотя бы прекратить войну против дарящего… Иначе принимать дары нехорошо. Нечестно. Если принимаешь — то встаешь в ряды войска дьявола. Если принимаешь, но не встаешь, то поступаешь нечестно, неблагородно, а тем самым тоже оказываешься в стане дьявола.
Я оглянулся на свой мешок. Тряпками обмотаны только лезвия, а рукояти отчетливо выпячиваются через грубую ткань. Красный меч, Черный меч, Голубой меч — если по цвету. Нет, Красный у меня за спиной, а в мешке таинственный меч с глубокими зазубинами, со следами огня… но когда я на привале бил этим мечом по валунам, на лезвии не оставалось и малейшего следа. Так же рубит он и доспехи, как-то я искромсал на лапшу шлем и панцирь одного из убитых, но на лезвии опять же ни единой новой щербинки.
Воздух становился все холоднее, мы забрались достаточно высоко. Настолько высоко, что, если честно, большую армию перебросить сюда непросто. Разве что как Суворов через Альпы, но он тогда за переход угробил половину армии и всю артиллерию. А шел он не по такой уж дикой дороге, еще раньше ее протоптали слоны Ганнибала, но тех карфагенский полководец сумел сохранить почти всех.
Остановились на короткий отдых, скормили коням остатки овса, сами доели сыр и хлеб. Если не встретим села или города, придется питаться только дичью. Правда, что делать с конями…
Мы сидели на упавшем дереве, костер разводить некогда, доедали хлеб. Гендельсон бережно собрал крошки в ладонь, забросил в рот. За последний день еще больше исхудал, под доспехи пора подкладывать одеяло, а то и подушечки.
Я раскрыл рот, на языке ехидная шуточка на эту тему, но со стуком захлопнул. В паре сотен шагов из расщелины вышли темные фигуры. Мы услышали их тяжелое надсадное дыхание, негромкое позвякивание железа. Солнце за тяжелыми низкими тучами, но я различил десятка два крепких мужчин, все с топорами и щитами, почти все в железных шлемах. Доспехи из кожи, железные бляхи блестят хмуро и неприветливо. Бредут тяжело, по колено в снегу, иногда проваливаются по пояс, слышу сдавленную ругань, ворчание, похожее на рык злобных зверей.
Двое прошли совсем близко, но оба настолько усталые, что не поднимали морд, не смотрели по сторонам. К счастью, ни один из наших коней не заржал, не фыркнул. Я рассмотрел вытянутые морды с непомерно массивными челюстями, широкие скулы, упрятанные в крохотные отверстия глаза. Один держал широкий жабий рот закрытым, я видел только два нижних клыка, что не поместились во рту и торчали наружу, загибая верхнюю губу, а второй шел с раскрытым ртом, словно ему заложило нос, шумно и часто дышал. Зубы показались мне лошадиными, попавшими ему по недосмотру, но среди лошадиных заметил и волчьи клыки, длинные и острые.
Когда они удалились, Гендельсон прошептал за моей спиной едва слышно:
— Стягиваются к Кернелю… Наверное, готовится большой штурм!
— А я думал, на охоту собрались, — буркнул я.
— На охоту берут другое оружие, — возразил Гендельсон серьезно.
— Скажите пожалуйста, — удивился я с язвительностью в голосе. — Ладно, по коням.
— По коням, — согласился он, но выглядело это так, словно слуга доложил ему о готовности, а уж он, барон, принял решение. — Надо спешить!
Мы мчались как на пожар, но к вечеру этого же дня я уловил в воздухе теплые струи запахов конского и человеческого пота, навоза, горелого дерева, крови и жареного мяса.
Дорожка вела через лес, а когда посветлело — явный признак, что лес вот-вот закончится, — мы пустили коней шагом. Впереди блеснуло, я остановил коня, Гендельсон от неожиданности не успел среагировать адекватно баронскости и поймал брошенный ему повод моего коня, словно челядин.
