– Ага, – сказал я довольно глупо, – вот оно что… То-то эти темные рыцари и монстры к нам ломанулись! А давно Святая Вальпурга померла?
Я смутно помнил, что уимбурнская монахиня приехала из Англии в Германию, успела там основать монастырь и померла, это случилось в году трех семерок, что считается счастливой цифрой, можно бы высчитать, какой на самом деле год сейчас, но Зигфрид лишь пожал плечами.
– Я что, монах, чтобы запоминать имена простолюдинов? Не всех принцев крови помню…
Да, мелькнула мысль, церковь первая уравняла людей в правах и начала возводить в святые невзирая на счет в банке, политический вес или связи с олигархами.
Подошел Гунтер, сразу уловил, о чем речь, предложил:
– Можно шепнуть отцу Ульфилле, он ее сразу на костер… Можно, сжалившись, ничего не говорить, а отослать ее обратно в деревню. Правда, у нее там семеро братьев и трое сестер, работы нет, она им еще и помогает…
Я поморщился. Что говорить про этих несчастных бунтарей, когда двое из моих друзей два-три раза в год, в том числе и в ночь с конца апреля на первый день мая, вот так же уезжают в подмосковный лес на слеты таких же противников церкви, переодеваются в одежки, которые их предки носили тысячу лет тому, жгут костры, прыгают через огонь, передают по кругу братину с квасом, вырезают на деревьях языческие символы и то кланяются им, то бросают в них легкие туристские топорики! Если это творят через две тысячи лет после начала христианства и при почти полном невмешательстве церкви в жизнь, то что говорить про этих вот задавленных строгостью и пуританством церкви, исполнением множества обрядов, знанием молитв, заговоров, необходимостью креститься, молиться, снова креститься и молиться?
– Не надо, – сказал я, – главное, чтобы в остальные дни работала хорошо. Как у нее с этим?
Гунтер выпрямился, сказал с надеждой:
– Работает хорошо, очень старательная.
– Ну и черт с нею, – отмахнулся я. – Пусть расслабится разок-другой, пар выпустит. Нельзя всех силой в царство небесное, обожглись, знаем. Пойдемте за стол, уже зовут!
И все-таки посматривают с недоумением, все понимают буквально, уже представили себе, как тащил и пинками, пинками в распахнутые ворота мимо святого Петра с амбарными ключами на поясе…
За столом, к моему удивлению, уже восседал и священник, хотя я его вроде бы не приглашал. Все-таки в такой наглости что-то есть, уверен же в примате духовности над всеми этими подвигами, сшибанием друг друга с коней, даже уверен в том, что все люди – братья. Уверен и готов отстаивать, получить от меня в зубы недрогнувшей рукой. Более того, наверное, уверен, что это он нам оказывает благоволение, что сел с нами за один стол, ведь он – отец, падре, батюшка, а мы – чада, дети, овечки блеющие…
Когда я опустился за стол, отец Ульфилла провозгласил торжественно:
– Да возблагодарим отца небесного за дарованную нам победу над силами Зла! Да поклянемся, что и впредь будем чисты и верны его заповедям, ибо только верным своим людям господь помогает и поддерживает в трудные минуты!.. Аминь.
– Аминь, – прозвучали десятки голосов. – Аминь, аминь, аминь…
Священник требовательно взглянул на меня, я намек понял, взялся за нож и вонзил в бок зажаренного целиком олененка. Тут же заблистали ножи, мясо резали, кромсали, пошло чавканье, довольное рычание.
Зигфрид встал с чашей вина в руке, веселый, довольный.
– Выпьем же с разрешения нашего хозяина за нового рыцаря, за сэра Гунтера!
Все поднялись, я тоже встал, огромный зал дрогнул от мощного рева:
– За Гунтера!
– За рыцаря Гунтера!
– За сэра Гунтера!
Гунтер, красный и счастливый, раскланивался, прижимал руку к сердцу. Зигфрид обнял его и облобызался, как с равным. Священник под шумок незаметно покинул свое место, я услышал его сварливый и вечно недовольный голос:
– Сэр Ричард, вы заслужили славу и восхваление! Это подвиг, вы попрали дьявола и его приспешников… Теперь бы еще изловить Черного Пса, что воет по ночам у Горелых Пней… Там же ваши люди, а моя паства. Мы должны заботиться о своих людях.
Тоже мне, соратник, подумал я вяло. Ответил рассеянно:
– Ну и что, если воет собака?.. Другое дело, если бы выла кошка. Или мяукала, неважно. Собаку сотворил господь, а кошку – дьявол, потому все, что делает собака, это предзнаменование доброе. Бродящее в ночи Зло видят только собаки, начинают выть, а это уж сами судите, плохой или хороший знак. Вы предпочли бы, чтобы вам в тишине перерезали горло? Собаки предостерегают, а кошки накликивают…
Он покачал головой, дряблое лицо стало строгим, а голос стал громче:
– Вы правы, дьявол чаще всего появляется в облике кошки, но иногда, чтобы обмануть нас, может явиться и в облике большого черного пса! А жителям тех деревень как раз досаждает Черный Пес. Дьявол многолик, он пользуется любой возможностью, чтобы попасть к людям, войти в их дом, сеять смуту, ссорить мужа с женой, детей с родителями…
Голос его креп, становился звучным, как на проповеди, это профессиональное, уже и другие начали умолкать, поворачивались к нам, прислушивались, опустили чаши.
Я поморщился, эти нападки на дьявола сродни обвинениям камню, о который споткнулись.
– Дьявол никогда, – возразил я не так громко, но твердо, – никогда никем не может овладеть без согласия жертвы! Как вообще никто из его команды, как и он сам, не могут войти даже в дом человека без его приглашения. Обязательно громко и четко выраженного! Об этом уже забывают и на бедного дьявола начинают вешать всех собак…
Священник смотрел с ужасом, воскликнул верещащим голосом:
– Вы слышите? Вы все слышали? Он защищает дьявола! Он защищает дьявола!
Это было неожиданно, я никак не думал, что начнет ссору вот так прямо за столом, после блистательной победы, дурь какая-то, в самом деле не видит своей выгоды, дурак.
– Я назвал его бедным, – сказал я терпеливо, – ибо дьявол в немилости у господа, потому он и беден. Бог нас любит и нам помогает, разве это не главное богатство?
Я провел рукой широко в воздухе, показывая, что там, за стеной гора трофеев, меня поняли, довольно заорали, на священника смотрели сумрачно, не порть, отче, праздник, но отец Ульфилла заявил непоколебимо:
– Главное богатство – верить в господа нашего, верить истово, беззаветно… и тогда все сбудется!
Я стиснул челюсти, желание дал ему железным кулаком по его роже высветилось на моем лице отчетливо, священник отступил на шаг, вскрикнул:
– Ага, молитва господу нашему вызывает корчи?
За столом смотрели с недоумением то на меня, то на отца Ульфиллу, начали шептать молитвы, творить крестные знамения, многие хватались за амулеты и талисманы. Я сказал зло:
– Господу нужны сильные и стойкие воины, а мы все – воины в борьбе с тьмой, дуростью и тупостью. Господу угодны лишь те, кто сам отвечает за свои поступки, как и хотел господь, а не тот, кто смиренно ссылается на волю господню, а сам и пальцем не шевельнет, чтобы идти по тропе, указанной господом.
