Справа от меня Зигфрид с недоверием смотрел на серебряное блюдо изысканной чеканки. Коричневые тушки мелких птиц, обжаренные, запах обалденный, зеленые листочки трав. С одной стороны этой гигантской тарелки нож, а с другой… вилка. Огромная, двузубая, грубовато сделанная, но все-таки вилка. А вилка – это революция, это переворот, это переход на другой уровень цивилизации: от хватания еды руками к бесконтактному способу!
Сенешаль наблюдал за мной искоса, наслаждаясь смятением дикаря. Я осторожно взял вилку, неудобная, тяжелая, еще века дизайнеры будут приспосабливать, изощряться, но все-таки шаг сделан, остальное придет…
Я орудовал ножом и этой вилкой, больше похожей на второй нож, резал мясо, накалывал и отправлял в пасть, жевал с наслаждением, глаза сенешаля становились все шире.
Уловив его интерес, я поинтересовался с набитым ртом:
– Что-то не так?
– Все так, – поспешил он заверить. – Просто эти столовые приборы привезли с юга. Наш хозяин так и не смог с ними освоиться… Зато вы…
Я отмахнулся.
– Ерунда. Я с детства привык.
Осекся, для него это равно признанию, что я с самого что ни есть юга, южее уже не бывает, а я молча ел, птичьи тушки просто бросал в рот, грыз, а мелкие косточки выплевывал. Нежно обжаренная корочка и мясо таяли во рту, я наедался, скоро отяжелею, надо будет распускать пояс.
Гунтер взглянул, как я держу серебряную вилку, во взгляде что-то промелькнуло, но смолчал. Я кивком указал на роскошное блюдо с мясом перед ним.
– Не давай остыть.
Гунтер осторожно взял нож, с подозрением посмотрел на вилку.
– Что-то не так? – спросил я.
Он скупо усмехнулся одной половинкой рта.
– Да нет, все так. Просто здесь давно серебро не подавали на стол. А на кухню перестали привозить чеснок.
Я сообразил не сразу, при чем здесь серебро и чеснок в одной упряжке, а когда сообразил, вдоль хребта пробежала холодная ящерица.
– Даже так?
– Да, – ответил он ровным голосом. – В последние годы начали появляться гости, что не могли пользоваться серебряными ножами. И от одного вида чеснока их начинало корежить. Сперва серебро убрали со столов, раньше все было из чистого серебра: подсвечники, чаши, ножи с серебряными ручками… Потом сняли серебряные украшения с входной двери.
Я кивнул.
– Да, я заметил. А как отнесся к этому священник?
– Убит, – ответил Гунтер лаконично.
– Жаль, но, что делать, профессиональный риск.
– Да, – согласился Гунтер, – он мог бежать, мог вообще уйти, все начиналось постепенно. На его место пришел другой, из села, но тоже был убит. Уже не людьми… Его просто выпотрошили. И крест не помог. А третий священник даже не сумел войти, с моста его сдувал обратно свирепый ветер. Сейчас он, священник, не ветер, проповедует в селах, что принадлежат ныне вам, сэр Ричард. Но даже там ему приходится скрываться…
Я пожал плечами.
– Церковь вроде бы уцелела? Если то – церковь, с западной стороны. Пусть приводит в порядок, начинает спасать души. Ты прости, что я о церкви без должного уважения, но она в моих краях так проворовалась и обгадилась, что люди вообще начали обходиться без нее.
Он отшатнулся, воскликнул в ужасе:
– Сэр, но как… можно?
– Можно-можно, – успокоил я. – Бог – одно, церковь – другое. У нас говорят: тот, кто познал себя, познал своего господа. Или: ищите бога в своем собственном сердце, не найдете больше нигде. А то и вовсе: церковь не из бревен, а из ребер, что вовсе отрицание необходимости церкви. Да и зачем она, если, в самом деле, душа – это бог, нашедший приют в теле человека? Один из наших мудрецов сказал: знаю, что душа бессмертна, не знаю как, но в церкви спрашивать поостерегусь. Как видишь, это не безбожие, ибо само безбожие – тонкий слой льда, по которому один человек может пройти, а целый народ ухнет в бездну. Настоящие безбожники – не те, которые отрицают бога, а те, которые начинают говорить от его имени… Ладно, не морщи лоб, для меня самого это чересчур сложно, давай лучше ешь, а если что вспомнишь – рассказывай о самом замке.
Он разохотился, ел все раскованнее, сказал с некоторым смущением:
– Уж простите, что жру, как свинья… но как же хорошо снова поесть соленого! То, что ел из глиняных тарелок, меня не задело, чеснок исчез – ладно, но отказаться от соли…
– А что не ушел?
Он сдвинул плечами.
– Да как сказать… Когда неприятности приходят постепенно, то привыкаешь. А плата хорошая, служба спокойная, кто осмелится напасть на такого человека? Это в последние пару лет он начал тревожиться… Годы подошли к тому, что скоро отправляться в последнее путешествие, но ведь по дороге перехватит дьявол… Вот и начал вроде бы юлить, пытаться расторгнуть договор, а дьявол в свою очередь перестал помогать, вот и платить стало нечем…
Глава 6
Со стороны двора раздался крик, забряцало оружие. Сигизмунд в мгновение ока, подхватив меч, оказался у окна. Я видел только его широкие плечи и узкий зад, сам он почти свесился на ту сторону, окна здесь вовсе не узкие бойницы.
– Что там? – спросил я.
В груди тревожно заныло, я тоже отодвинул стул и подошел к окну. Внизу перед донжоном гарцевал на коне всадник в кожаных латах, его окружили стражники, он размахивал руками, Ульман ухватил коня за повод. Всадник жестикулировал, указывал в сторону долины. Я отстранил Сигизмунда, высунулся из окна.
– Что случилось?
Всадник вскинул голову, я узнал одного из моих теперь стражников. Он прокричал:
– Ваша милость, в селе Большие Таганцы бесчинствуют какие-то люди!
– Черт бы их побрал, – вырвалось у меня. – Мало мне радостей с заколдованными дверями…
– Что делать будем? – крикнул всадник.
– Принимать меры, – огрызнулся я.
– Какие?
– Тоталитарные, – ответил я зло. – Без всяких там прав человека и политкорректности! Готовь отряд, поедем посмотрим!
Внизу на мгновение стало тихо, что меня озадачило, но додумывал уже по дороге, ступеньки дробно стучали, а стена рядом мигала, словно я находился в вагоне метрополитена, по крайней мере, так же темно, наконец выбежал во двор, заполненный людьми, свистнул. Из распахнутых ворот конюшни, откуда выводили коней, выметнулся, пугая всех, мой черный зверь с горящими глазами, остановился передо мной, сразу превратившись в великолепную статую рослого коня, выполненную из блестящей эпоксидной смолы.
Сигизмунд, запыхавшийся, но с готовностью на лице, примчался, держа в руках мои доспехи. Это, конечно, не дело одеваться на глазах челяди, прямо во дворе, но это лучше, чем в одной легкой рубашке на голое тело да штанах из тончайшего полотна.
