Она смолчала, посматривала настороженно. Я вышел в коридор, оставив дверь открытой, факел чадит, сыплет искрами, за два шага дальше еще дверь, низкая, придется заходить сильно пригнувшись, словно там в заточении гномы. На другой стороне тоже дверь, я погремел связкой ключей, начал поочередно тыкать в дырочку, ни один ключ не подходил, наконец, озлившись, ударил в дверь ногой, она охотно распахнулась.
Я зло посмотрел в пустую, выдолбленную в камне нору, сунул на вытянутой руке факел, поводил из стороны в сторону, нет ли дальше нор или ниш, пусто, вышел разозленный. В ожидании Гунтера с кузнецом прошел вдоль дверей, их оказалось ровно восемь, каждую пинал, еще две открылись, пусто, а из-за остальных раздались стоны, крики, стенания, просьбы о милосердии.
– Граждане, – прокричал я, – сохраняйте спокойствие!.. Час свободы близок. Сейчас придет кузнец, оковы тяжкие падут. В связи с кончиной старого властелина объявляется амнистия для совершивших не самые тяжкие преступления… А, ладно, хрен с вами. В связи со вступлением в законные права нового узурпатора объявляется всеобщее обязательное ликование и амнистия для остальных тоже! Словом, всеобщая!
За дверями наступило молчание, потом пошел гул, голоса стали громче. Насчет амнистии вряд ли поняли, но что старый властелин умер, дошло, теперь орали и спорили, но тут появилось приближающееся пятно света, послышался топот, в казематы спустились Гунтер с кузнецом.
Я передал Гунтеру ключи.
– Открывай всех. Выпускай, а я пока посвечу этому умельцу клещей и зубила.
Кузнец, сильно робея в присутствии нового хозяина, от которого неизвестно, чего ждать, торопливо бил молотком по шляпке зубила. Толстые цепи поддавались нехотя, зубило соскальзывало, оставляя лишь мелкие зарубки. Наконец, измучившись, он перерубил цепь, что прикрепляла пленницу к штырю в стене, предложил:
– Ваша милость, теперь ее можно вывести наверх, а там мои подручные мигом собьют с нее эти кольца на руках.
– Годится, – одобрил я. – Давай посмотри, что там еще в этой сигуранце. Амнистия для всех, понял?
Гунтер уже возился у дальней двери, пыхтел, ругался, но уже две из ранее запертых были распахнуты, оттуда боязливо выглядывали лохматые изможденные люди, закрывались ладонями от ослепляющего света, почти все голые или полуголые, голоса звучали теперь робко, просяще, сердце мое сжималось от жалости.
– Освобождайте всех, – повторил я. – Какая мерзость… Террористы есть? Этих героев освободить в первую очередь.
Воздух становился чище, свежее, звездное небо показалось в окошке размером с форточку, я ускорил шаг по ступенькам, вот и светильник, зажженный Гунтером, пламя даже не колыхнулось, хотя почти задел его плечом, форточка превратилась в окно, воздух все чище, в какой же вони и нечистотах я пробыл, сейчас почти опьянел, наконец последние ступени позади, я постоял, дыша широко раскрытым ртом, как астматик в момент приступа.
Купол темного неба кажется подбитым темным бархатом, а масса звезд – серебряные гвоздики, их сперва прибивали для дела, а остальные заколотили не то чтобы уж по дури, вон как хаотично: где много, где совсем пусто, потом уже повколачивали просто так, для красоты. А красота неописуемая, я таращил глаза, тем временем выдыхая остатки миазмов, заполняясь кислородом так, что голова закружилась.
От ворот в мою сторону двинулась темная фигура. Я насторожился, но это оказался сенешаль, посмотрел на меня снизу вверх с некоторым испугом и почтением, сказал торопливо:
– Ваша милость, только что с башни видели Черного Пса! Плохое предзнаменование.
– Чем?
– Ну, в деревнях скот пропадает… Вообще без следов. Даже костей не остается. Даже копыт! И люди пропадают.
Я буркнул недовольно:
– Так собрались бы всем селом да облавили бы! Только и делов. Он где обитает, на кладбище? Или на перекрестке дорог, что обязательно покрыт туманом?
Он посмотрел на меня с уважением.
– Видать, ваша милость с ними уже встречались? Ну, паладину они, видать, ничо… А вот простым людям только увидеть их – уже смерть. Только наш Пес живет на холмах, что вокруг деревни. И всякий раз уже видели в другом месте. И вой слышали то с одной стороны, то с другой.
Я прервал:
– И видели, и слышали, но остались живы?
– Так издали же! Это если встретиться, взглянуть в его горящие адским пламенем глаза, вот тогда и смерть!.. А вот за Бартеком пес шел от самого Кумангана по дороге, дышал ему в спину, затылок весь покрылся льдом, довел до околицы и только тогда исчез! А Бартек поболел, но выжил. И сейчас такой здоровый, что подковы гнет.
Он смотрел на меня с ожиданием, я хотел было отмахнуться, но вовремя прикусил язык. Быть феодалом – это не только сладкая вседозволенность, но и забота о своих крестьянах, обо всех, на кого распространяется моя власть. Так что на самом деле это моя прямая обязанность идти в лес или на холмы и ловить этого шелудивого Пса, ибо люди, отдавая мне свою свободу, в обмен требуют защиту и процветание.
– Ладно, – пообещал я. – Изловим и Пса. У меня там освободились цепи…
У этого сенешаля хорошее крестьянское лицо, наверное, он родом из этой деревни, хоть уже и подпорчен легкой жизнью при Галантларе, явно попользовался кой-какими запретными свободами.
– Где мои друзья-рыцари?
Сенешаль ответил с глубоким поклоном:
– Они все еще не легли, ваша милость. Сэр Зигфрид проверяет стражу на стенах, а сэр Сигизмунд снова осматривает ваши покои и все прилегающие к ним помещения.
– Увидишь, – распорядился я, – скажи, пусть идут спать. Ночь на дворе! Так скоро никто не нападет, а утром они оба мне нужны бодренькие.
Челядины старались не попадаться мне на глаза, отчего замок показался еще враждебнее. Помню, довелось переночевать в трехкомнатной квартире друга, что срочно уехал, а квартиру не мог оставить: дверь перекосилась, не мог закрыть, так мне было не по себе, пока не включил везде свет, даже в ванной, врубил телевизор, комп, на кухне загудел кондишен, и нервы сразу заснули в полном покое.
Озлившись, я направился прямо в покои Галантлара, поставил меч стоймя возле роскошного ложа, снял панцирь и лег. Подумал, снял сапоги и снова лег, даже укрылся до подбородка довольно уютным одеялом.
Злость и напряжение уходили медленно, я лежал на спине, закинув руки за голову, тело наливалось тяжестью, я чувствовал, что уже понадобятся усилия, чтобы сдвинуть тяжелую, как бревно, и такую же неподвижную ногу. Перед глазами начали появляться смутные образы, я видел бегающих людей, корабль с выпуклыми, как женские ягодицы, парусами, но в то же время еще зрю и стены, гобелен на стене, темный прямоугольник окна, понимаю, что уже сплю, но на той тонкой грани, когда могу вернуться в этот мир одним усилием воли, одной только мыслью, что подо мной на самом деле жесткое ложе, а вовсе не стою на залитой солнцем поляне…
