– Что? – переспросил я довольно глупо.
Из темноты прыгнуло мне на спину. Я упал, не удержавшись, но в падении захватил за мягкое, повернулся и грохнулся на него всем телом. Снизу раздался слабый стон. Привыкшие к полутьме глаза различили подо мной женщину, маленькую, ладно сложенную. Она хватала ртом воздух, я всем весом придавил ее, как асфальтовый каток прижимает бродячего котенка.
– Кто такая? – прорычал я, сердясь за свой испуг, коленки все еще дрожат, а сердце едва не выскочит.
Призрак что-то показывал руками. Я приподнялся, ухватил ее и подтащил к стене, поближе к светильнику. Она сидела, опершись спиной, смотрела на меня расширенными от ужаса глазами.
– Что? – спросил я хрипло и потрогал кончиками пальцев горло. – Не получилось?.. А хватка у тебя… нехилая.
Она прошептала:
– Убей меня, господин, быстро… Не истязай!
– Убью, убью, – пообещал я. – Ну и жилье выбрала… И как жила все эти годы? Или недавняя?
– Нет, господин, я здесь уже триста лет…
Я присвистнул.
– Нехило!.. А чем же питалась, если тут людев не было? Или захаживают всякие?
Она покосилась на призрака, слегка пожала плечами.
– Хватает домовых…
– Но как ты всех не истребила?
Призрак что-то показал мне знаками, вдвинулся в стену, исчез. Мне стало страшно, как найду дорогу обратно. Женщина снова пожала плечами.
– От этого не умирают. Поскулят малость, снова все заживает. Так и жили, гонялись друг за другом. То они меня ловят, то я на них охочусь… Убей меня, господин! Я в полной твоей власти.
А смотрит задумчивым бараньим взглядом мыслителя, белое тело выглядит безукоризненным. И сколько бы ни твердил себе, что ей триста лет, что это как будто моя бабушка после подтяжек и пластических операций, но все равно выглядит почти прекрасной. А то, что не пытается изгибаться эротически… что здесь понимают в эротике!., только добавляет ей прелести и симпатии.
Из стены выдвинулось нечто колышущееся, что показалось облачком пара над закипающим чайником, но это спиной вперед выдвинулся призрак. Мне показалось, что он тащит что-то, но это не пролезло через стену.
Я кивнул с великим облегчением призраку, а женщине сказал уже решительнее:
– Вот что, не мое дело вмешиваться в устоявшийся экологический баланс этого замка! Могут быть самые необратимые последствия, как говорят депутаты… Ну, это такие маги… якобы. Прибью тебя, а вдруг домовые так расплодятся, что на голову полезут?.. Нет уж, быть тебе прежним санитаром леса… тьфу, замка.
Она ничего не поняла, но когда я, кивнув призраку, сделал к нему шаг, она вскрикнула пораженно:
– Господин?
Я обернулся:
– Чего тебе, дщерь?
– Господин… ты меня не убьешь?
– Да ведь пост сегодня, – ответил я. – До первой звезды нельзя. Я имею в виду, до первой упавшей мне на грудь.
Она сказала тихо:
– Тогда скажи, когда мне умереть.
Произнесла так просто, что я сразу поверил, у меня теперь власть над ней, раз уж сумел одолеть.
– Постарайся не помереть, – ответил я строго. – Ты отныне отвечаешь, чтобы в подземельях все было в порядке!.. Поняла? Исполняй.
Открыл дверь, услышал сзади потрясенный полувскрик-полушепот:
– Господин… кто вы?
Я улыбнулся ей с самым заговорщицким видом, подмигнул и закрыл дверь. Самое умное, кстати, что мог сделать, ибо ответь на такой вопрос, ответил бы и на все жгучие вопросы мироздания. А то все эти мыслящие тростники, петухи без перьев и белковые формы мыслящей материи – ни в дыру, ни в Красную Армию.
Глава 3
Воздух становился все более плотным, я уже начал было подумывать, что хрен с ним, призраком, старость, конечно, уважать надо, но не чересчур, мой дед очень хотел, чтобы я стал плотником, а потом смог бы выучиться на столяра, так что ж, из уважения к его старости бросить на фиг свою аспиранторию?
– Дорогой сэр, – сказал я как можно почтительнее, – наше путешествие затянулось. На хрен мне… ох, что-то я чересчур часто говорю это слово, это я так нервничаю, вы же знаете, когда мужчины трусят, они как рыбы и ящерицы вздыбливают все перья, чтобы других пугануть… Человек без перьев, прямо как жаба, потому он вот так дыбится словами…
Я начал замедлять шаг, давая призраку понять, что вот-вот повернусь и пойду, но он не оглядывался, ускорял полет, обогнал намного, я видел далеко впереди светящийся силуэт, что уменьшался, потом застыл, поджидая.
– Щас я тебе все скажу, – пообещал я мрачно. – Хотя, конечно, сам дурак, но кто из нас признается в своей дурости?
Призрак висел в воздухе напротив двери. Это первая и единственная дверь, что я увидел за все время, но не ожил, сердце, напротив, упало. Еще куда-то идти?
Призрак настойчиво показал мне на массивную рукоять в виде изогнутой дугой змеи. Вздохнув, я взялся, холод ожег пальцы. Дверь отворилась неожиданно легко и без скрипа. Я застыл, за дверью расстилается бесконечная равнина, ночь, льется мягкий лунный свет. Звезд немного, абсолютная тишина, бесконечность, а в полумиле от нас небольшой холм, на холме высится на черном коне всадник. Тоже весь в черном. Я бы не вычленил его из черной ночи, если бы лунный свет не высвечивал его беспощадно ярко, с той интенсивностью, что голова и плечи словно горят в огне. Он сидит сгорбившись, смотрит в нашу сторону. Ничего не делает, не двигается, только смотрит. Лишь однажды конь взмахнул хвостом, отгоняя комаров, но всадник не пошевелился. В его позе обреченность, покорность судьбе, но в то же время мощь, внутренняя сила.
Я зябко передернул плечами.
– И что?
Призрак указал на всадника. Я настолько отупел от всего пережитого, что бездумно шагнул в этот новый мир… и меня мягко отпихнуло обратно. Впечатление было такое, будто наткнулся на стену из плотной резины. Чуть воспрянув духом, я сделал вторую попытку, третью, вздохнул с облегчением и с чувством выполненного долга повернулся к призраку.
Он смотрел с отчаянием, лицо непрерывно менялось, руки двигались, как у преподавателя школы для глухонемых. Я смотрел тупенько, шаркал ножкой и разводил руками. Ноу андастенд, них фэрштейн, ни фига не врубаюсь, давай, дядя, выводи обратно, я сделал все, что смог, а сделал, признай, немало…
Призрак наконец перестал двигать руками, лицо омрачилось, но вместе с тем снова стало волевым, собранным. Я видел, как он смотрит прицельно, это не понравилось, так смотрел на меня тренер, прикидывая, что можно выжать еще из этой паршивой овцы.
– Домой, – сказал я, – обратно!.. Я ж не призрак, мне спать и есть надо. И так уже спрашивают, почему у меня глаза красные и спина поцарапанная… Только веди не как Моисей, что сорок лет водил по подземельям, Иван Сусанин со своими евреями за пару дней управился…
