Перед ним поставили такое же блюдо, как и перед всеми: тяжелое, медное, наполненное мясом и овощами. Разговоры смолкли, все опасливо посматривали на ксенобратца. Он улыбнулся, губы раздвинулись, из щели полыхнул свет… нет, свет оставался там, я почти видел как колышутся волны плазменного океана, но отсвет уловили за столом все, наступило настороженное молчание.
– Угощайтесь, – сказал Тюренгем набожно и перекрестился, – чем бог послал.
Зигфрид не расслышал из-за шума и гама, переспросил:
– Чем-чем послал?
Монах, который с Севера, чуть наклонил голову, смотрит исподлобья, но не спешит осенять крестным знамением, брызгать святой водой или обличать исчадие дьяволово.
– Итак, – произнес я, – мне радостно, что в моем замке смогли пересечься Восток, который дело тонкое, и Запад, дело которого табак… Ах да, здесь же не эти козлы на узком иракском мостике, а Север и Юг. Радостно мне еще и потому, что не подрались сразу же, это еще удивительнее, как будто и не люди вовсе…
Гунтер хмыкнул, Зигфрид и Алан неуверенно улыбнулись, остальные сидят с застывшими лицами, готовые либо убегать сломя голову, либо бросаться на врага… если укажут, кто здесь враг.
Зигфрид поинтересовался:
– Говорят, святой отец, что у вас посещение церкви не обязательно?
Монах улыбнулся мягко, ответил проникновенным голосом, ведь каждый, с кем ведешь разговор, в принципе может стать сторонником:
– Посещение церкви делает человека верующим, а посещение монастыря – грамотным в той же мере, в какой посещение конюшни делает вас конем.
Алан сказал вежливо:
– А вот меня всегда удивляло, что женщинам разрешают входить в церковь. О чем они могут говорить с Богом?
– Вполне возможно, – ответил за него Зигфрид со смешком, – что женщины в Бога верят, но Бог им точно нет.
Раскрасневшийся от вина Ульман спросил громко:
– Святой отец, а что делать тем, кто не верит в Бога?
– Это не так важно, – ответил монах кротко, – гораздо хуже, если Бог перестанет верить в тебя.
– Да я не то, чтобы не верю, – сказал Ульман, уже чуть протрезвев, – но иногда сомневаюсь…
– Сомневаться в Боге, – сообщил монах, – значит, верить в него.
Я слушал молча, всматривался в разгорячившихся людей. Есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых живет дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты. Как хорошо, что этих третьих здесь за столом почти нет, все на чьей-то стороне. Хотя, конечно, никто не признается, что на стороне дьявола, но таких немало: магия дает человеку пряник прямо сейчас, а религия обещает, да и то в расплывчатых терминах, вознаграждение в неопределенном будущем. Из-за таких вот обещаний и рухнула великая стройка коммунизма: его противники обещали наполнить магазины колбасой сразу.
Гунтер сказал громко:
– Наш хозяин, да будет святым отцам известно, не просто рыцарь, а паладин! Возведенный… э-э… в сан иерархами Церкви.
– В чин, – поправил Ульман.
– В чин, – согласился Гунтер. Подумав, возразил: – Нет, это не чин, а звание! Высокое звание паладина! А паладин бьется с нечистью во славу Церкви… днем и ночью, а также утром и вечером. Ваш милость, а вы как думаете, конец света в самом деле скоро?
Я ссутулился, не хочется ввязываться в религиозный диспут.
– Не верьте предсказателям о конце света. Богу самому интересно, чем это все закончится. Насчет Божьего гнева ты не прав… Посмотри на камбалу и увидишь как может обидеть Бог! Просто он милостив, не лупит со всей дури по каждому поводу. Когда ты был мал и несмышлен, тебя твой дед часто бил?.. То-то. А Бог еще старше твоего деда…
Я не успел закончить, сбоку кто-то громко икнул, да не просто так, стараясь проглотить чересчур большой кусок, а явно от испуга, еще кто-то вскрикнул, а Зигфрид выругался и вскочил, хватаясь за меч.
На стене в мою сторону двигается черная тень, переламывается на стыках, стремительно вытягивается и перепрыгивает со стены на стену. Мне показалась всего лишь более темной и густой, чем обычно, потом увидел побледневшие лица Зигфрида, Алана, Гунтера и виконта Теодериха, присмотрелся, кровь отхлынула из периферии вовнутрь, зубы выбили дробь прежде, чем я успел стиснуть челюсти.
Тень двигается сама по себе, нет того, кто бы ее отбрасывал. Тень только на стене, словно не тень, а зловещая проекция тени.
– Ну и что? – сказал я громко. – Подумаешь, тень. Ну и что?.. За горло схватит?
Гунтер прошептал, лягая зубами:
– Сэр Ричард, вы не понимаете…
– Чего?
– Это же Первый Король Межземелья!
– Да хоть последний, – отрезал я. – В моем замке не будут страшиться каких-то теней!
Стена кончилась, я растерянно умолк: тень сошла со стены и двигается в пространстве, такая же плоская, черная, но уже…
Тень приблизилась к отцу Ульфилле. Он побледнел, схватился за горло, упал на колени. Тень надвинулась, патер упал лицом вниз, руки бессильно царапали ногтями камни. Тень нависла над распростертым, я застыл, понимая, что с обнаженным мечом или громовым молотом бросаться на бесплотную тень глупо.
Громко хлопнула дверь, в зал вбежала растрепанная Фрида. Я не успел моргнуть, как она оказалась над отцом Ульфиллой, выпрямилась и требовательно вскинула руку, направленную на тень, вперед ладонью. Тень продвинулась еще на полшага, черные крылья рук коснулись неподвижного тела. Фрида выкрикнула что-то, ладонь вздрагивала, тень нависла над упавшим, однако больше ни шагу, я видел, как оба с Фридой напряглись в незримой схватке.
– Эй, – закричал я громко. – Зажечь все светильники! Не думаю, что тень любит яркий свет!.. Быстрее!
Застучали деревянные подошвы сандалий, челядины разбежались, вспыхнули огни: факелы, светильники, Гунтер поспешно ворошил затухающие угли в очаге, совал туда без разбору тонкие прутики и огромные поленья. Ульман первым зажег тряпку и, намотав ее на длинную палку, примчался и встал рядом с Фридой.
– Дай мне, – потребовал я и, выхватил из дрожащей длани факел, шагнул к тени.
От черного сгустка мрака в виде человеческой фигуры пахнуло холодом. Я сделал шаг, преодолевая вязкую субстанцию воздуха, протянул факел, намереваясь ткнуть в это образование. Руку охватило холодом, словно сунул в жидкий гелий.
Кончик факела коснулся тени, побежали искорки, но не багровые, а голубовато-белые. На короткий миг я ощутил, что смотрю на вывернутое ночное небо, таким я видел разве что космос, звезды не расплываются в атмосфере, а крохотные, колючие, ледяные искорки…
Тень шелохнулась, мне показалось, что пытается уклониться от факела, я сказал громко:
– Лаудетор Езус Кристос!.. Лаудетор!.. Coram populi повелеваю тебе изыднуть, тварь целебесная… И не появляйся сis!
