Тертуллиан заговорил первым:
– Не удивляйся, Ричард, я… правда, сам удивляюсь, так что и ты можешь… Знаю, вы зрели разрушенную часовню, что уже травой проросла. Мой совет: восстанови ее.
Я отмахнулся:
– Тертуллиан, я уважаю твои религиозные взгляды, но…
– Что не так?
– У меня несколько иной подход. Каждый человек волен общаться с Богом без посредников…
Он вскинул огненную ладонь, за рукой остался ряд призрачных силуэтов.
– Погоди. Я не об этом. Знаю, в твоем мире святость – пустой звук. Но здесь ты мог бы заметить, что святыни обладают некой мощью. И если восстановишь часовню, там на десятки шагов будет свободно от нечисти!
Я всмотрелся в его пылающий облик, похожий на миниатюрную звезду на краю галактики.
– Так ли?
– Ну, крупный враг пройдет, – ответил он с неохотой, – однако чаще приходится драться с мелочью не так ли? Я думаю, комары тебе докучают больше, чем волки!
Я подумал, развел руками:
– Сдаюсь. Ты прав. Завтра же пошлю каменщиков. Тем более мне это почти ничего не стоит.
Он поблагодарил кивком, свет начал тускнеть, из гаснущего облака донеслось:
– Спасибо, Ричард. Ты увидишь, что это нужно больше тебе, чем мне.
Я смолчал, а потом как будто толкнул кто-то, взглянул на исчезающий силуэт, промямлил нечто, махнул рукой:
– Извини, чуть дурь не ляпнул, не обращай внимания. Так, минутная слабость…
Свет, что уже таял, разгорелся, Тертуллиан возник в прежнем блеске. Огненные глаза впились в мое лицо, прожгли, я ощутил себя червячком, распластанным на стеклышке под окуляром микроскопа.
– Слабость? – повторил грохочущий голос. – Все мы в вечной борьбе прежде всего с собой, а уж потом… Что тебя тревожит?
– Не тревожит, – ответил я с досадой. – Понимаешь, я человек такого мира, где все стараются приспособить, запрячь в работу. Ветер у нас крутит ветряки и носит дирижабли, вода вертит лопасти турбин и… словом, вырабатывает магию… нашего времени, собаки пасут скот, атом взрывает горы и прокладывает дороги…
Он слушал терпеливо, а я все не мог остановиться, ибо остановиться – ляпнуть то крамольное, что засело… нет, пока что зародилось в башке, но я знаю, что такие мысли так просто не испаряются.
– И что же? – спросил он наконец.
Я взглянул в его пылающее лицо и понял, что он видит меня насквозь.
– Тертуллиан, – проговорил я с трудом, – меня унижает и оскорбляет то, что в этом мире есть люди, которые пользуются знаниями… скрытыми от других! Это нечестно… по законам моего старого мира. Я говорю о магии. И, хоть убей, но я не считаю, что пользоваться магией – плохо. Другое дело – кто ею пользуется…
Он вскинул руку, прерывая, хотя именно сейчас я вступил на твердую почву и мог бы разглагольствовать в духе общечеловека часами: мол, все зависит от человека, вообще нет плохих наций, террористы не имеют национальности, атомная энергия худо или благо – в зависимости от того, кто ею владеет…
– Погоди, – сказал он, – я понимаю, что тебя гложет. Более того, зная тебя, могу сказать, что не остановишься. Да-да, будешь и дальше стараться овладеть этим отвратительным знанием и… погубишь душу.
Голос его впервые прозвучал с невыразимой печалью. Я запнулся с ответом, развел руками:
– Тертуллиан, прости… Но это не просто вызов мне, понимаешь? У меня другое мировоззрение. Я продолжаю верить, что все зависит от того, в чьих руках, к примеру, лук со стрелами. Можно охранять овец, стреляя в волков, а можно грабить путников. Так и магия. Она не может быть хорошей или плохой!
Он кивнул, свет слегка померк, я когда зазвучал голос снова, я поразился глубине скорби в нем:
– Ричард, Ричард… Господь да храни твою мятущуюся душу… Ричард, сама магия на самом деле просто магия, однако на человека, владеющего ею, действует… не могу подобрать слово… как вино на слабого человека!
Теперь уже он запинался, с трудом подбирал слова. Я слушал с недоверием, потом вспомнил о наркоманах, что не могут без дозы.
– Возможно, понимаю, – сказал я. – Да-да, понимаю. Да вот понимаю и все! У нашего бога, как говорится, тоже были такие же проблемы… Но ты прав, меня уже прет, не остановлюсь. В моем мире знание дороже иной раз власти. Я буду стараться овладеть им… даже если оно и бегает с ярлычком «магия»! Так что скажи прямо: в чем же препятствие? Или надо надевать рясу, или как маги – колпак и мантию?
Он помолчал, я чувствовал несогласие, сам подумал, что, может быть, для мага надо какое-то и физиологическое состояние, к примеру – отсутствие половых гормонов, а они у меня вырабатываются ежеминутно, или что-то еще, связанное с возрастом, наконец Тертуллиан заговорил с нерешительностью:
– Препятствие – в вере. Или, чтоб тебе было понятнее, в мировоззрении. Христианство и чудеса – несовместимы.
– А как же плачущие иконы?
Он отмахнулся:
– Суеверие невежественных крестьян. Но когда доходит до официального их признания, Церковь всякий раз мягко ставит под сомнение и… не признает. Ричард, Господь не творит чудеса на Земле, как мелкие языческие божки… Он… сотворил мир!
Последние слова он договорил медленно, странно сдавленным голосом и с таким трудом, словно ворочал гору. Я спросил негромко:
– Но чудеса… были?
– Да, – ответил он с великой неохотой и, как я понял с изумлением, великом стыдом. – Это наша слабость… мы: отцы церкви, аскеты, подвижники… иногда, только иногда!.. понимаешь, по разным причинам… кто-то ради спасения, кто-то по слабости души…
Я сказал торопливо, сам чувствовал себя неловко, Тертуллиан не должен так стыдиться чисто человеческих стремлений проверить свою мощь:
– Я все понял.
– Не все, – возразил он. – Не пользуйся, Ричард, даже если сможешь!.. Это очень опасно для тебя же. Душа… Ричард, она… есть! И потерять ее очень легко.
– Я понял, – ответил я серьезно. – Опасно пользоваться допингами, наркотиками и чудесами. Опасно для себя. Хоть и… очень хочется. Тертуллиан, я буду очень осторожен.
Он вздохнул:
– Мне кажется, я скоро потеряю тебя, Ричард. У меня такое предчувствие.
– Я буду очень осторожен, – повторил я.
Возможно, мелькнула мысль, это и погубило Галантлара. Христианнейший рыцарь, шел с крестом на плаще, крестиком на шее и верой в правоту и торжество Христа. Он не мог вот так взять и отдаться магии, что противна его христианской сути, которую он выжигал огнем и мечом.
А вот чудесам… да, мог. Обладая помимо мускулов еще и огромной духовной силой, как-то получил доступ… или возможность творить то, что охристианенные простолюдины называют чудесами, а проще говоря – магией. Тертуллиан не догадывается, что я очень серьезно воспринял его слова. Я знаю, что такое допинги. Я видел, как сжигали спортсменов, за пару лет превращая в дряхлых стариков.
