Священник обернулся к нам, устрашающе багровое лицо покрылось бисеринками пота, глаза вылезали из орбит. Он прохрипел:
– Сэр Ричард!.. Вы обязаны сейчас же уничтожить это дьявольское создание!
Я переспросил:
– Сейчас же?
– Да! Немедленно!
– А это точно дьявольское?
– Да! – рявкнул он. – Я же чувствую, что в нем нет ничего христианского!.. Это чистое Зло!
– Да, – ответил я со вздохом, – как и грузовик, что иной раз давит людей, как и самолет, на котором можно в небоскребы… Да, надо уничтожить. Незачем грузовику стоять во дворе короля Артура… Отойдите, отец Ульфилла.
Гунтер ахнул, когда священник хоть и с усилием, но отодвинулся от камня и начал отступать, не отводя от него глаз. Крест в поднятой руке угрожающе блестел, как лезвие обнаженного меча.
Рукоять молота охотно скользнула в мои пальцы. Я взвесил на ладони, взгляд упал на лиловую траву. Вряд ли такая уж доминантная, иначе расползлась бы и дальше, а так, похоже, только она устойчива к радиации… назовем это так, остальные же травы опасливо убрались подальше. Да и тихо здесь, ни бабочек, ни кузнечиков, ни муравьев… Ну, уж если муравьи не признают это место, то оно в самом деле проклято.
– Во имя Господа, – произнес я и сделал замах. – Мы наш, мы новый мир построим…
Молот ударил в самую середину каменного столба. Тот отозвался звонким, непривычно чистым звуком. Во все стороны брызнули мириады острых алмазных кристалликов. Выглядело, как если бы я разбил не то витринное стекло, не то глыбу льда.
Священник ликующе вскрикнул и воздел крест обеими руками над головой.
– Лаудетор Езус Кристос, – пробормотал Гунтер.
– Лаудетор, – согласился я. – И вообще все аd meliorem.
Подошел Ульман и склонил голову, даже что-то поворчал себе под нос. Вид у него достаточно благочестивый, даже задумчивый, так что Иисус Христос не зря все это затеял, это круто, когда задумываются даже такие люди.
Отец Ульфилла снова начал брызгать святой водой. Осколки блестели в траве, как ледышки. Гунтер перекрестился, а Ульман спросил неуверенно:
– А эти кусочки… их не разберут на амулеты?
– Могут, – согласился Гунтер.
Он оглянулся на меня, я кивнул.
– Сделаем христианское дело. Там ребята уже вырыли яму, туда и сбросьте все, что отыщете. Пусть потом Шлиман потутанхамонит.
От нашей раскопки донесся ликующий крик. Тюрингем подпрыгивал на краю ямы и махал нам руками. Все мы, кроме священника, метнулись к раскопкам, яма приближается с каждым шагом, показались спины и плечи согнувшихся лучников.
Пыхтя и постанывая, они приподняли огромный кувшин, но едва попробовали вытащить на поверхность, глиняные стенки лопнули, наружу с мягким звоном посыпались золотые монеты.
Ликующие вопли стали громче. Отец Ульфилла оглянулся, я видел, как он сделал движение в нашу сторону, но справился с соблазном, что явно посылает дьявол, остался кропить святой водой осколки дьявольского орудия.
Лучники с усилием подняли остатки монет на донышке. Гунтер и Ульман приняли наверху, на меня поглядывали с ожиданием, но я хранил надменное выражение отрешенности и безразличия, как, по-моему, и должен смотреть феодал, даже крупный феодал, а я крупный, если не по размеру замка и владений, так хотя бы по росту.
Гунтер сказал лучникам строго:
– Чтобы все собрали!.. Карманы я потом проверю!
– Обижаете, – протянул один. – Кто ж осмелится? Его светлость на длину копья в землю видит, он же нас насквозь…
Гунтер оглянулся на меня, я многозначительно хмыкнул, сощурился и смолчал.
Собранные монеты выкладывали кучкой на расстеленном мешке, его вдавило в землю. Я вспомнил, что поллитровая банка, если наполнить золотом, будет весить двадцать девять килограммов. В золотозапасниках часто потешались над новичками: указывали на стол, где стояла острием кверху золотая отливка в виде конуса, размером всего в два кулака и разрешали забрать себе, если сумеешь, мол, поднять и унести голыми руками.
Когда все монеты выловили, перерыв землю еще на глубину кинжала, Гунтер послал лучников собрать обломки камня и захоронить в этой яме. Отец Ульфилла явился, бросил алчущий взгляд на горку золота, облизнулся, потер ладони, глаза жадно заблестели, но все же тщательно проследил, чтобы обломки ссыпали в яму, чтобы никто не приберег осколок для порчи: даже врага надо разить честно, а не гадить исподтишка, лишь потом повернулся ко мне.
– Сэр Ричард, – сказал он с некоторым вызовом, – я не уверен, что это золото не послал дьявол…
– Но зачем? – спросил я.
– Для совращения умов, – огрызнулся он. – Для введения в заблуждение!.. Он мог пожертвовать малым, я именую малым тот камень, чтобы ввести в мир нечто более страшное!
Гунтер и все воины насторожились, слушали очень внимательно, в глазах почтение.
Я отмахнулся.
– Гипотенуз я и сам могу нагородить. Разделите золото, да едем дальше. Боюсь, что снова застрянем где-нибудь.
Гунтер сказал бодро, не отрывая глаз от сверкающей кучки:
– В третий раз всегда добираются!.. Ну, с Божьей помощью, делить доверите мне?
– Ну не отцу же Ульфилле, – ответил я саркастически. – Уж загребущие руки церкви знаем, знаем.
Туча, что сперва выглядела безобидным облачком, разрослась, захватила полнеба, а потом, посовещавшись сама с собой, двинулась в нашу сторону.
Тюрингем заорал, без команды повернул коня и погнал в сторону леса с криком:
– Тут поблизости такой дуб, такой дуб!
Гунтер взглянул на меня вопросительно, я кивнул, подумал, что Тюрингем выказал себя сметливее всех: можно что-то сделать и без моего прямого указания, если это на пользу всем.
Мы едва-едва успели на полном скаку достигнуть кромки леса, как гроза обрушилась со всей мощью. Сильный ветер швырнул в спины клочья мокрой травы и сорванные листья, вода обрушилась с мощью водопада, и, когда мы наконец достигли места, где нас поджидал Тюрингем, даже кони выглядели разбухшими от воды.
Дуб, в самом деле, раритетный: для обхвата уж и не знаю, сколько понадобится человек, высокий и могучий, а крона, как великолепным шатром укрывает участок в шесть-восемь соток. А если учесть, что не менее могучие корни выпивают все соки в районе этих же шести-восьми, то вокруг сухая и почти ровная земля, ни одной травинки, зато на ладонь засыпано сухими панцирями коричневых желудей.
Они по-домашнему зашелестели, когда мы рассаживались под многослойной защитой ветвей, даже сырой воздух проникает сюда с трудом, хотя за пределами дуба его можно выжимать, как тряпку.
Тюрингем собрал хворост и начал высекать огонь, все сгрудились, в ожидании жаркого пламени, что высушит одежду, согреет, наполнит жилы горячей кровью, взвеселит, но Тюрингем безуспешно бил кремнем по огниву, мелкие искорки падали в отсыревший мох и не желали зажигаться. Лучники ежились, вздрагивали, один обхватил себя руками за плечи, стараясь согреться, а Тюрингем закусил губу и, сдерживая проклятия – пару раз задел палец, выступила кровь, но упрямо колотил и тут же бросался на брюхо, пытаясь раздуть слабую искорку.
