Зигфрид отмахнулся:
– Конечно! Может, не по-паладиньи, но по-рыцарски – это точно! Рыцари – что, дураки? Это только ради баб-с… в смысле, дам сердца мы способны на любую дурь, но, если честно, разве все мужчины ради женщин не творят глупости? Разве не тратят на них деньги, время, честь, жизнь… эх, да что там!.. А вот во всем остальном рыцари – еще как не дураки!
Я долго всматривался в синее небо, спросил с неуверенностью:
– То ли птица такая горбатая, то ли у меня что-то с глазами…
Гунтер посмотрел, бросил с ноткой зависти:
– Это же горцы Заоблачной!
– Ну и что? – спросил я.
– Приспособили птиц, – объяснил он, – как вот мы коней. И этих… ящериц. Которые с крыльями. Не драконов, тех никому не удается, а больших ящериц. Похожи на драконов, но не драконы.
Я долго смотрел на странную птицу, сумел разглядеть человеческую фигуру более отчетливо, когда уже знал, что я увидел то, что увидел. Наверное, это очень здорово, если птицы вместо коней. Не знаю, насколько эффективно, птицы жрут даже не в десятки, а в сотни раз больше, чем кони. В пересчете на килограмм, конечно. И если средний хозяин в состоянии держать двух-трех коней в хозяйстве, а феодал – десятки, то приручить глупую птицу и содержать ее – под силу разве что королю. Правда, дороговизна окупается, когда от скорости зависит многое, к примеру – кто первым узнает, где закопано сокровище, кто потерпел поражение при Гастингсе или же успеть сообщить в столицу, что из российских степей на цивилизованный мир надвигается с ордой Аттила Бич Божий.
Показался мой замок, кони пошли бодрее. Лучники снова затянули веселую песню, возвращаемся с блестящей победой и пополнившимися кошельками. Хорошо служить сеньору, который воевать не любит, но если уж во что-то ввязывается, то обязательно с прибылью.
Кони вступили на мост, сухой стук сменился звонким цоканьем. Из-под железных подков летят красноватые искорки, впереди вырастают ворота, я вздохнул свободнее.
Воздух смялся и пошел снизу отчетливыми волнами: оттуда взревело могуче, трубно и очень раздраженно, словно дракону прищемило хвост. В реве угрюмая злоба, мол, попадись сейчас любой, изорву, как тряпку.
Конь Гунтера дрожал и пятился, Гунтер с руганью хлестал его латной перчаткой между ушей. Сзади слышалось фырканье, дробный стук копыт и ругань всадников, пытающихся удержать коней.
Я спросил раздраженно:
– Блин!.. Как это гадость сюда попала?.. Ведь ров выкопали, ты говорил, десяток лет тому?
– Да, сэр…
Из-за спины донесся могучий голос отца Ульфиллы:
– Все козни дьявола! Это за грехи наши.
– Какие грехи? – изумился Ульман. – Вы, патер, сегодня получили пожертвование на церковь больше, чем за всю жизнь!
– Пожертвования смягчают грех, но не искупают, – возразил священник. – А грех велик, это же герк, по голосу слышу.
– Это анандер, – возразил Гунтер. – Что я, анандера от герка не отличу?
– Когда герк матерый, – сказал упорно священник, – он кричит точно, как анандер! И еще умеет по-ульмачьи свиристеть…
Я в раздражении послушал, ухватил повод коня Гунтера и потащил за собой. Мой единорог спокоен, автомобиль, а не конь, стальные нервы и заместо сердца – пламенный мотор. Я вспомнил, как он тащил за собой каменный блок, к которому его приковали, похлопал по шее, привычно горячей, как разогретый двигатель.
Гунтер сказал несчастным голосом:
– Одно не понимаю, как эти огромные твари могут пробраться незамеченными через пять христианских королевств? Они же едва двигаются! А у нас ров с водой ни с одним морем или большим озером не соединяется.
Я отмахнулся:
– Да это все просто! Перелетные утки занесли на лапах прилипшие икринки. Ты ж знаешь, какая икра липкая, настоящий клей. Так всегда в новые водоемы попадает всякая рыба, бобы, водоросли… Гм, не пускать, что ли сюда перелетных уток?
За нашими спинами раздался отвратительный голос отца Ульфиллы:
– Божьи птицы нуждаются в отдыхе по дороге домой из дальних стран! Они и туда носят Божье Слово, мы должны их жалеть…
Гунтер спросил ехидно:
– Бить стрелами их никак нельзя?
Священник смолчал, донесся густой голос Ульмана:
– Только на честной охоте! А вы, сэр Ричард, вроде бы предлагаете отказывать в отдыхе странникам! Или это вы так шутите? Да и не поверю я, что божьи создания переносят на лапах исчадия дьявола!
– Твое дело, – буркнул я.
Но, конечно, всех уток не нагоняешься. Достаточно одной сесть в ров и поплавать малость, чтобы икринки отлипли и нашли себе место получше. У гигантских осьминогов, что сотнями топят титаники, икра мельче, чем у пескарей, а у баобабов или гигантских секвой семена намного мельче, чем у простого клена. Так что серая утица, героиня песен и образец скромности, на своих не совсем стерильных перепончатых лапках может перенести всякую гадость. Всякую. Гигантские кальмары рядом с ними могут показаться аквариумными гупешками.
Я въехал в ворота замка, как и надлежит феодалу, тем более победителю: гордо выпрямившись, правой рукой держу поводья, левую картинно упер кулаком в бок. В самом деле красиво и надменно, надо в зеркале посмотреться, даже нахально, но здесь полутонов пока не видят, все весомо, грубо, зримо, как на заре всякого нового мира.
А так вот, уперши взгляд поверх голов всех, даже всадников, да-да, как надлежит, я остановился посреди двора, Зайчик тоже смотрит с верблюжьей надменностью, я выждал, пока Тюрингем и Ульман окажутся у моего стремени.
– Молодцы, орлы, – произнес я отечески. И хотя сейчас это вроде бы ни к чему, но все равно похвала и кошке приятна, никто ее не смотрит на просвет, сверяя с образцами. – Отдыхайте, пируйте… вы заслужили.
Зигфрид с железным грохотом спрыгнул, не касаясь стремян, любит покрасоваться, рявкнул:
– Эй, народ!.. Слышали?.. Быстро накрыть столы в нижнем зале!
Все правильно, сказал я себе, здесь каждый выход – опасное предприятие, вот и приходится праздновать. Если остальные крестьяне опасные места знают и обходят стороной, так можно жить тысячи лет, то я, как человек нового века, для которого уже не осталось не только америк и неоткрытых островов в океане, даже Северный полюс покорен и на всех эверестах побывали, мне теперь только лезть в каждое болото, объявленное таинственным или скрытым.
И все же и здесь жить можно. Вот живет же Крыса – самый неумелый хозяйственник, никчемный воин и трус. Как это он оказался в сеньорах? Хозяевами становились только самые могучие из вожаков разбойничьих стай, что либо выстраивают крепости, сгоняя на их возведение окрестный народ, либо захватывают чужие, как вот повезло мне. Здесь невозможно просто быть феодалом-крепостником, что охотится, пирует да слушает менестрелей – эта эпоха придет потом, когда укрепится власть короля, когда феодалам только и останется, что развлекаться с крепостными девками да пороть на конюшне простолюдинов, а сейчас, когда каждый сам себе король, все только и думают, как оттяпать у соседа деревеньку-другую, прихватить лес да угодья, перекрыть дорогу к реке, напасть исподтишка да захватить замок…
