Я подумал, кивнул:
– У меня есть другое предложение. Как ты уже знаешь, нет не только прежнего хозяина, которому клялся служить, но и его обидчика. Сэр Синеярд отомщен, свободен теперь не только ты, но свободна и твоя душа.
Он слушал внимательно, глаза его не отрывались от моего лица.
– Да, это верно, ваша милость.
– Теперь это мой замок, – сказал я. – Даже если отыщутся наследники или родня Одноглазого, я не собираюсь возвращать им владения. Это означало бы постоянные войны с соседями.
Он кивнул.
– Абсолютно верно, ваша милость.
– Так вот, – сказал я, – но этот замок должен быть укреплен и защищен. Кто, как не ты, Харальд, знает все слабые и сильные места? Я предлагаю тебе службу у меня, Ричарда де Амальфи. А для начала возвращаю тебе прежнее твое место – начальника стражи замка. Если хочешь, даже сенешаля.
Он выслушал с бесстрастным лицом, потом вдруг рухнул на колени. Я вздрогнул, едва удержался от понятного желания отступить. Харальд ухватил края моей туники, прижал к губам.
– Клянусь, – сказал он прерывающимся голосом, – клянусь служить верой и правдой! А если понадобится – отдать жизнь без страха и колебаний.
Я выждал с каменным лицом, так принято, легонько коснулся его плеча.
– Встань, Харальд. Я принимаю твою клятву и в свою очередь даю клятву сюзерена быть справедливым правителем, бдить и защищать обитателей этого замка и всех принадлежащих ему жителей, а также земли и села.
Он медленно поднялся, я услышал за спиной голоса, это вышли из подвала наши воины, Гунтер двигался впереди, как рассерженный кот, орал, срывая голос, отдавал распоряжения, его слушались, как я сразу заметил, не только свои, но уже и местные.
Я поманил Гунтера.
– Позволь представить тебе Харальда… Отныне моим приказом по офису назначен начальником охраны этого замка. Главный секьюрити, так сказать. Но в таком виде ему ходить негоже, а его доспехи, боюсь, уже ржа сожрала. Как штаны – моль. Тут моль водится? Вот видишь… Вели доставить сюда доспехи Одноглазого.
Гунтер смерил испытующим взглядом Харальда.
– Да, хоть и отощал, но с Одноглазого… гм… Ваша милость, а не оставить ли, как боевой трофей? Все-таки непростой противник…
Я отмахнулся.
– Гунтер, наши победы только начинаются. А Харальду в самом деле надо облачиться в железо, чтобы его сразу признали начальником стражи.
Пять минут спустя к нам вынесли доспехи. Металл блестит, как зеркало в свете алой зари, вода все еще вытекает из панциря, оставляя блестящие дорожки на плитах двора.
Отмыли, понял я. Эстеты хреновы. А может быть, Харальд, как сильный и свирепый воин, ходил бы как раз с удовольствием в неотмытом, где кровью Одноглазого пропитано сверху донизу? К тому же Одноглазый – его враг, это ж так приятно чувствовать кровь бывшего босса…
Гунтер подал мне прекрасный стальной панцирь с выбитым изнутри львом на задних лапах. К панцирю полагается шлем, этот тоже хорош, закрывающий голову сзади и с боков, а сверху заостряется в такой конус, что любые удары будут соскальзывать, как намыленные.
– Харальд, – сказал я повелительно.
Харальд преклонил колено, принял доспехи, шлем, а Гунтер протянул мне великолепный меч, благородный, сдержанный, с классическим прямым лезвием и крестообразной рукоятью.
– Это непростой меч, – сообщил он с некоторой завистью в голосе. – Оружейник сообщил, что связку из сорока прутьев тридцать лет выдерживали в болоте, пока плохое выжирала ржавчина, перековывали и снова совали в болото. А когда выковали меч, ему не стало равных, ибо все прутья из разного железа, так что меч и гибкий, и удивительно прочный.
Я кивнул.
– Видишь, Харальд, наш Гунтер чуть не плачет, расставаясь с таким мечом. Но ты его заслужил. Бери и владей!
Харальд, приняв меч обеими руками, благоговейно поцеловал лезвие. Он поднял на меня исполненные благодарности глаза, а все еще завидующий Гунтер бухнул тяжелым голосом:
– Сэр Амальфи, дайте имя.
Я даже не понял, о чем речь, но Харальд сказал счастливо:
– Да-да, конечно! У такого благородного меча должно быть красивое и звучное имя.
Я подумал, сказал величественно:
– Ты сам дашь ему то имя, которое он заслуживает. Да и о тебе будут судить по тому, какое имя дашь. Так что подходи к этому простому делу осторожно и мудро… А сейчас сюда придет наш отец Ульфилла, ты повторишь присягу перед лицом церкви… ну, эту процедуру знаешь, и потом мы, возможно, оставим тебя распоряжаться замком… в известных пределах, конечно. Мы будем выстраивать вертикаль власти, где наверху – я, то-есть законодательная, верховная и конституционная, подо мной Гунтер – это уже исполнительная власть, а под ним все-все остальное… Так что тебе отводится высокая роль!
Освобожденные из подземной тюрьмы рассыпались по замку, челядь снова попряталась, отыскали сменных тюремщиков, удалось отбить только одного, остальных затоптали и забили ногами, еще троих зарубили наши, застав с оружием в руках, а единственного уцелевшего я велел охранять, вдруг да и здесь нужен подвальный путеводитель.
Все наши сбивались с ног, замок Одноглазого втрое больше моего Амальфи, народу впятеро, красный демон у казармы постоял некоторое время, а потом исчез, но страху успел нагнать такого, что никто и подумать не смел о сопротивлении. Пленных из казармы и уцелевших в резне загнали обратно в казарму, предварительно вынеся оттуда все оружие, и заперли, выставили охрану на всех стенах и на воротах, да не прорвется подмога барону де Амило.
В покоях Одноглазого я осмотрел все, с грохотом переворачивая столы и стулья, им ничего не случится, а мне надо выглядеть лютым и страшным, чтобы обитатели замка страшились и трепетали.
Забежал Тюрингем, чтобы осведомиться, не нужно ли чего, за ним с обнаженным мечом влетел, как пыхтящая гора, разгоряченный Ульман.
Я прорычал:
– Тюрингем! Вы чего с Ульманом за мной хвостами ходите? Я вас к кому приставил оруженосцами?
Тюрингем пролепетал:
– К Гунтеру, ваша милость…
– Так почему же?
– А он велел оберегать вас!
Я гаркнул:
– А кого надо слушаться?
Тюрингем выпалил преданно:
– Вас, ваша милость! Вы велели слушать Гунтера, а он велел охранять вас! Так что выполняя приказ Гунтера, мы выполняем ваши приказы.
В комнату медленно вошел грузный человек в плаще мышиного цвета с капюшоном, надвинутым на лоб. На глазах широкая повязка из плотной серой кожи, в руках что-то вроде грязной простыни. Он держал ее перед собой, будто намеревался набросить на кого-то, поменьше себя ростом и менее проворного, в складках простыни поблескивают искорки. Ткань на кратчайшие мгновения неуловимо менялась, я засмотрелся, а человек остановился посреди комнаты, явно же слепой, лицо скорбное, так смотрят смирившиеся с судьбой, однако слабым не выглядит и, похоже, живет не подаянием.
