Я прохрипел:
– Теперь понимаю, почему здесь все еще белые пятна…
– Белые? – переспросил Харальд.
– Так говорится, – пояснил я. – В моих землях.
– А у нас их называют черными, – произнес Алан.
– И у нас, – подтвердил Харальд. – Белое… это перья ангелов, это непорочность дев, это смех ребенка… А здесь чувствуется зло, все еще живое, уцелевшее…
Я поежился, попытался припомнить, сколько же лет требуется, чтобы радиация истощилась, тут же одернул себя, ну что за дикарь, все меряю на свой аршин, здесь катастрофы намного грандиознее и, если можно так сказать, технологически продвинутее, чем примитивные термоядерные взрывы. О их последствиях глупо даже гадать. Во всяком случае ясно уже то, что кое-где остались такие застрявшие осколки, как сгустки свернутого пространства, закапсулированные дыры в другие миры… то ли бывшие когда-то дверьми, то ли прорвавшие в результате катастроф мировую ткань пространства-времени…
Небо дышит зноем, от земли сухой жар, и между раскаленным небом и раскаленной землей все заполнено иссушающим жарким воздухом. Зигфрид то и дело прикладывался к фляжке, охал, постанывал, проклинал Юг, виноватый и в таком климате, мне так и чудилось в его восклицаниях знаменитое: до чего коммунисты страну довели!
Он первый заметил вдали двигающуюся точку, насторожился, одна рука вешает фляжку на крюк, а вторая уже проверяет на месте ли меч:
– Какая-то нечисть… Прет в нашу сторону.
Я тоже проверил, на месте ли молот, меч, лук со стрелами, даже кинжал на поясе, кто знает, что впереди за чудище, стиснул ногами тугие конские бока.
Ульман, самый зоркий, присмотрелся, заметил неуверенно:
– Нет, это мы догоняем… Что-то неладное…
Зигфрид удивленно вскрикнул:
– Это человек!.. Но он совсем голый!
Кони пошли быстрее, мы держали руки на рукоятях мечей, а я еще и щупал молот. Через несколько минут путник услышал конский топот, остановился, обернулся. Это оказался совсем дряхлый старик, изможденный, кожа да кости, иссохший, идет босиком, но насчет одежды Зигфрид ошибся: из грязной и вконец обветшалой мешковины на нем набедренная повязка, а также отбеленный солнцем платок на голове. Да еще небольшой мешок за спиной, вместо ремня через плечо – толстая волосяная веревка.
Харальд крикнул повелительно:
– Не двигайся, кто бы ты ни был!..
Старик замер, я морщился, хотел было послать коня вперед, но уловил предостерегающий взгляд Харальда, да и вспомнил сам, как нечисть любит принимать личины простых путников, мирных странников.
– Кто ты? – спросил Харальд. – Ответствуй правду, иначе…
Старик кротко улыбнулся:
– Я монах из обители святого Леонарда Сайонтиста Блаженного.
– Это мы сейчас увидим, – сказал Харальд. – Стой!
Лучники заехали с обеих сторон и взяли старика на прицел. Я тоже чуть подал коня вбок, чтобы метнуть молот, не задев Харальда. Старик бестрепетно ждал, пока Харальд подъехал вплотную, показал старику крест, брызнул на него святой водой.
– А теперь прочти, – потребовал он, – Аве Мария!
Старик кротко улыбнулся, ответил:
– С превеликим удовольствием. А потом могу исповедать тебя, сын мой…
– У нас есть кому нас исповедовать, – ответил Харальд с угрозой. Он оглянулся, отставший отец Ульфилла изо всех сил подгонял упрямого мула.
Молитву старик прочел уверенно, с чувством, улыбнулся беззубым ртом. Харальд кивнул:
– Ладно, поверим… Хоть никогда не слыхал о таком монастыре… Но как ты можешь в такой жаре? Что у тебя в мешке?
– Одежда, – ответил монах. – И некоторые книги.
Харальд вытаращил глаза:
– Одежда?.. Так чего же ты мучаешь себя… А, у тебя обет?
Монах покачал головой:
– Без одежды проще. Тело мое привыкло, лишний жир вытопился, а кожа да кости переносят зной легко.
– Ладно, – сказал Харальд, – а какая нелегкая тебя несет на Юг? Или ты соглядатай? Вызнал в наших христианских краях что-то важное, а теперь спешишь предать братьев своих?
Я помалкивал, не дело сеньора вмешиваться в дела простолюдинов, но ловил каждое слово. Подъехал отец Ульфилла, вытаращил глаза, побагровел, вскричал страшным голосом:
– Еретик!.. Господа Бога нашего отринул!.. Схватите и убейте!
Монах смотрел на него и всех бестрепетно, Харальд и лучники сделали движение схватить старика, а Тюрингем крепко взял за худое костлявое плечо.
Я проговорил как можно более равнодушно, чтобы любую мою оплошность могли истолковать как небрежность:
– Здесь, в этих странных землях, где вера Христа еще не укрепилась, нам дорог каждый христианин.
Отец Ульфилла заорал в ярости:
– Это еретик!.. Его надо сжечь!
– Здесь не на чем жечь, – ответил я резонно.
– Тогда просто убейте! Не дайте расползтись заразе!
Тюрингем, поглядывая на патера, вытащил меч, повернул голову в мою сторону.
– Когда одолеем нечисть, – сказал я веско, – тогда и будем разбираться, кто из нас жид, кто бритоголовый, а кто и вовсе демократ, не к ночи будь помянуто. А сейчас у нас дружба народов и всех конфессий, ясно?
Все молчали, озадаченные, я спросил Тюрингема:
– Ты знаешь, что такое дружба конфессий?
Он вздрогнул, вытянулся, сказал быстро:
– Дружба конфессий, это когда все конфессии вместе, плечом к плечу, идут дружно и рука об руку… резать неверных!
Судя по лицам, всем определение дружбы конфессий понравилось. Я вздохнул.
– Оставь диссидента. Отец Ульфилла, разберетесь с ним после полной и окончательной! А сейчас каждый солдат в великой битве дорог. Aut vincere, aut mori.
Я благочестиво потупил взор и перекрестился. Отец Ульфилла яростно сверкал очами, но перекрестился тоже, вдруг да я сказал что-то очень уж святое из речей самого Господа.
Тюрингем отпустил старика, я направил коня вперед. Следом застучали копыта. Я не оглядывался, чувствовал, старика не тронут. Как ни велик авторитет Церкви в лице отца Ульфиллы, но власть сюзерена этих земель выше и реальнее.
По настоянию Харальда заехали по дороге в два села, что стоят рядом, довольно людные, огородившиеся как ямами-ловушками между болот, так и крепкими воротами на въезде. Стражу несут двое подростков, но, когда мы приблизились, десятка два мужчин, побросав дела, ухватились за луки и укрылись за высокими заборами.
Харальд издали помахал рукой, привстал в стременах, чтобы увидели и узнали, издали, прокричал:
– Куница, ты еще староста?.. Это я, Харальд! Я снова управитель замка!
