Свои одежды я сняла, румяна стерла, пудру…
И развернула свиток, что лежал у изголовья.
Возьму себе девицу из простых в учителя,
Чтоб с нею все позиции пройти,
Те, что обычный муж едва ли знает, —
Тьен-Лao их все преподала Хуанди
[124]
.
Нет ничего превыше счастья первой ночи,
Какого не забыть, сколь долго ни живи.
[125]
Примечательной чертой японского эротического искусства является то, что на японских гравюрах половые органы изображены с исключительной детализованностью, и их размеры крупнее, чем в жизни. Когда влагалище показано крупным планом, оно представлено либо суперреалистично, либо крайне стилизованно, однако всегда, — с большим почтением к этому органу. Даже в наши дни в японских заведениях, где показывают стриптиз, поощряется рассматривание влагалища так сказать «в упор», так что к услугам клиентов даже имеются увеличительные стекла. Японские рисунки отличаются большой свободой выразительных средств, тогда как китайское искусство менее экспрессивно и гораздо более реалистично и детализировано. При этом с максимальной детализацией воспроизводятся именно забинтованные ноги. Это радикальное увечье, которое веками наносили ногам китайских женщин, в той культуре служило мощным эротическим символом, и искусство отразило этот факт.
В книге Артура Голдена «Мемуары гейши» (1997), как уже отмечалось выше, немало рассказано о подготовке главной героини к карьере гейши. Среди прочего она узнает, как делать особую прическу гейши — «булавочную подушку». После того, как волосы были смазаны маслом и в них втерли воск, парикмахер зачесал ей челку назад, а остальные волосы завязал большим узлом на макушке. Сзади остается небольшая щель, причем ее оставляют так преднамеренно, поэтому официальное наименование подобной прически — «момоварэ», или «разделенный персик». Узел же образуется за счет того, что волосы завязывают вокруг куска ткани, и для начинающих гейш цвет этой ткани красный. Новоиспеченная гейша Саюри на тот момент была еще довольно несведуща в вопросах секса, но вскоре один клиент доверительно сообщил ей, что самый вид такого красного пятна в волосах вызывает у мужчин сильное желание.
Этолога
[126]
Десмонда Морриса
[127]
особенно интересует, какие сигналы посылает тело, чтобы обеспечить выживание наиболее приспособленных особей. Хорошо известно его объяснение развития женской груди: поскольку мы ходим на двух конечностях и поскольку самка человека (в отличие от самки шимпанзе) не подает явных генитальных сигналов, что у нее началась течка, понадобилось разработать иные сигналы. Грудь своей формой напоминает ягодицы, а последние стали замещением огромных красных подушек, которые самка обезьяны демонстрирует во время своего фертильного периода. Цивилизация создает все новые и новые правила для искоренения форм провокативного поведения, однако природа все равно нарушает их, подавая эротические сигналы в каких-то иных местах. Моррис утверждает (правда, нельзя не отметить, на основании не слишком долгих наблюдений), что, например, обнаженный пупок во второй половине XX века стал весьма популярным эротическим символом. Так, на старых картинах и фотографиях у пупка обычно более круглая форма, однако сегодня вертикальный «разрез» стал, по-видимому, куда более распространенным — именно тогда, когда пупок стали обнажать гораздо чаще, чем когда-либо прежде.
В западном искусстве XX века изображения сексуально доступных женщин неизбежно служили для передачи сексуальных чувств, однако они могли быть различного рода. Пикассо и Эгон Шиле
[128]
восторженно пользовались некоторыми штампами порнографических изображений — например, изображая женщину, которая приглашающим жестом разводит в стороны свои половые губы. Это создает эффект беспечной эротичности, однако когда речь идет о серии Тома Вессельмана
[129]
«Великая американская обнаженка», такая банальная поза многим покажется отталкивающей. Марлен Дюма
[130]
, со своей стороны, принадлежит к художникам, которые часто используют эротические темы, однако она не боится подпасть под власть эротических стереотипов. Художники-мужчины, которые сами себя характеризовали как эротоманов, были способны создавать великолепные произведения, используя один лишь взгляд своей модели, ее позу или свое видение женской сексуальности. Ненасытные, истекающие влагой вагины Бельмера
[131]
, возможно, и дают эффект возбуждения, однако оно всегда будет смешано со страхом и отвращением. Не все эротоманы обожают женщин. На самом деле, их охватывают двойственные чувства, и «запойное», непреодолимое сексуальное влечение порой лишь способ защиты от страха. Вот что об этом писал Филип Рот:
Да, Алекс, ну как тебе не стыдно? Все твои сверстники уже переженились на порядочных еврейках, развели детей, покупают дома — как говорит папаша, пускают корни, — продолжают род. А тебя все это время занимает только пизда. Да к тому же — пизда шиксы
[132]
! Ты на нее охотишься, ты ее щупаешь, нюхаешь, трахаешь, и что самое позорное, ты только о ней и думаешь — днем и ночью, дома и на улице. Тебе тридцать три, а ты все еще бегаешь по Манхэттену с вытаращенными глазами, высматривая девок в обеденный перерыв. Просто удивительно, как тебя еще не задавил автомобиль. Тебе уже тридцать три, а ты еще строишь глазки каждой девице, сидящей напротив в метро, и предаешься на ее счет гнусным фантазиям. /…/ Ты же, тридцатитрехлетний придурок, нисколько не изменился с тех пор, когда в школе, поднимаясь на уроке, прикрывался книжкой, чтобы никто не заметил, что у тебя спереди выпирает. Глядя на женщину, ты думаешь только о том, что у нее между ног. Обалдеть можно: ведь и у этой, и у той, и у всех у них там находится настоящая пизда! Прямо под платьем!
[133]
