Там всего три комнаты, я у каждой прислушивался, везде тихо. Недоумевая, я толкнул самую дальнюю, осторожно заглянул, обнаженный меч в руке, свет с улицы освещает пустую комнату, если не считать кровать, стол и пару стульев. Во второй комнате то же самое, только еще и громоздкие шкафы.
Третью дверь я толкнул, уверенный, что хоть здесь-то я найду Грубера, и когда увидел на ложе спящих мужчину и женщину, уже не сомневался, что отыскал гада.
— Спи-спи, — прошептал я, — баюшки-баю…
Женщина начала открывать глаза, я ударил рукоятью по голове. Послышался стук, женщина охнула, ее голова бессильно упала на подушку. Мужчина пытался вскочить, лезвие моего меча уперлось ему в горло. От неосторожного движения лезвие погрузилось на пару миллиметров, но из разреза сразу поползла вниз тонкая темная полоска.
— Кто… вы? — прошептал он, едва шевеля губами.
— Кто ты? — спросил я грубо, разочарованный, что это не Грубер. — И какого черта следишь…
Он снова чуть неуловимо дернулся, теперь я понял, что угадал, просто спросонья не рассмотрел мое лицо в темноте, а так меня видел, знает и в самом деле зачем-то следит.
— Я ни за кем не следил…
Но говорил слишком торопливо, а в голосе нет той искренности, которая убедила бы мое изощренное ухо. Лезвие меча упирается в горло, затылок вжимается в деревянную спинку кровати, и даже сдвинуть в сторону не удастся: из сплошной спинки выступают толстые декоративные прутья, фиксируют голову в углублении.
— Подумай, — сказал я услышанной фразой очень далеко отсюда, — что мне помешает погрузить меч глубже? Так это, на ладонь?
Он нервно сглотнул, кадык дернулся, поморщился, кровь потекла гуще.
— Я не… хорошо-хорошо, я следил.. Мне велел барон Марквард.
— Кто? — переспросил я изумленно.
— Барон Марквард, — повторил он послушно. — Мой господин.
— Он нанял тебя?
— Нет, я служу ему уже двадцать лет.
Десятки мыслей закружились у меня в голове, человечек не двигался, глядя на меня расширенными в ужасе глазами. Я подумал, сказал нерешительно, но стараясь, чтобы голос звучал веско, внушительно:
— Вот что… Если я взялся отвезти леди Женевьеву, то я ее отвезу. Следить за мной — это как бы предположение, что я либо сопру деньги и смоюсь, либо сам использую эту строптивую девицу. Вообще следить — это попрание достоинства. Моего, ессно. Это недоверие, понял? А недоверие я воспринимаю как оскорбление.
Медленно убрал меч, женщина застонала и открыла глаза. В них появился ужас, она набрала в грудь воздуха, но ладонь мужчины опустилась на ее рот раньше моей.
— Молчи, — предупредил он. — Случилось просто недоразумение. Господин сейчас уйдет.
Я кивнул.
— Да, я ухожу… Тебе же совет: возвращайся к барону и скажи, что я оскорблен. И мог бы считать себя свободным от обещаний, если бы… если бы оказался такой же сволочью, как он сам. Но я все-таки довезу леди Женевьеву. Теперь я ухожу, но… если я завтра или еще когда-то увижу тебя, приглядывающим за мной, то…
Я подвигал мечом, бросая ему на лицо лунные блики. Он торопливо кивнул, женщина молчала, глаза — как плошки. Я нащупал за спиной дверь, тихонько отворил и выскользнул.
Альдер все еще дежурил в коридоре, с ним, к моему удивлению, был пес. Он ликующе бросился мне на грудь, я расцеловался к ним, велел отправляться в мою комнату, но Альдер сказал просительно:
— С ним так здорово, ваша милость! Ему самому нравится. Он был сторожевым псом, да?
— Был, — согласился я. — Кстати, за нами в самом деле следили. Почему-то от Маркварда, отца этой избалованной красотки.
Глаза Альдера стали очень внимательными.
— И… где он сейчас?
— Спешит к воротам. Я велел ему передать Маркварду пару теплых слов.
Поцеловав пса в бархатный нос, я отправился в свою комнату, сбросил сапоги и с наслаждением завалился на мягкую постель с чистыми простынями. Вместо светильника с вонючим бараньим или даже рыбьим жиром здесь горит такая великолепная толстая свеча, что я не стал задувать, пусть горит, это не яркая электрическая лампочка, свет которой выедает глаза…
Засыпая, я перебирал в памяти день, кто что сказал, как ехали, прикидывал, как поедем завтра, глаза начали закрываться, и в этот момент услышал легкий скрип половиц. Я открыл глаза именно в тот миг, когда открылась дверь. Грубер остановился на пороге, взгляд жестокий и веселый одновременно.
— Ах, вот ты где… — произнес он негромко, — ну, здесь не отлежишься, я тебе обещаю.
— Не обещай слишком много, — посоветовал я.
Он хмыкнул, его взгляд не отпускал меня, рука тихохонько прикрыла за собой дверь, ноги продвинули его поджарое тело на шажок, ладонь опустилась на рукоять меча.
— Я всегда выполняю то, что обещаю.
— Я тоже, — ответил я загадочно. Он сделал еще шаг, еще, рука потащила из ножен меч, и тут его взгляд зацепился за пустые ножны на крюке. Пальцы застыли на эфесе, а нога на миг зависла в воздухе, затем опустилась с осторожностью, словно на тонкий, быстро тающий под лучами весеннего солнца лед.
Глаза быстро метнулись в мою сторону, моя правая рука под одеялом, пальцы левой руки крепко стиснули край, могу сошвырнуть одеяло в одно мгновение. А какой я с мечом, он не знает… или уже знает?.. но он видел, с какой легкостью я сбрасывал с коней его напарников, ему могли рассказать, как я побил в кулачных схватках в этой же таверне двух признанных буянов-братьев, а это может остановить и более рискованного.
— Ты что, — проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал насмешливо, — с мечом спать ложишься?
— Тебе не нравится?
Он фыркнул.
— Знавал я трусов… но про таких — даже не слышал.
— Это не трусость, — сказал я, — а разумная предосторожность, чтобы вонючие шакалы не подбирались близко.
Пальцы на рукояти меча разжались. В глазах бессильная ненависть, он нервно облизнул пересохшие губы, странный контраст, ведь на лбу капли размером с виноградины.
— Мне Жени рассказала про твой меч, — объявил он. — И про молот. А сам ты что-то без них стоишь?
Я фыркнул.
— Я сражаюсь тем, чем считаю нужным. Если у меня меч длиннее, чем у тебя, я не стану обламывать лезвие, чтобы соблюсти равенство. Понял?
Он несколько мгновений смотрел в упор, вдруг выпалил:
— Ты не рыцарь!
— Рыцарь, — не согласился я. — Но я бывал в таких диких степях, что тебе и не приснятся. И, кстати, рыцарем я не родился.
Его пальцы подрагивали над рукоятью меча, капли пота уже начали сползать, оставляя блестящие дорожки. Глаза заблестели, я ощутил, что сейчас выхватит меч, посоветовал:
