Он выпрямился в седле, лицо стало красным, глаза вылезли в великом изумлении.
— Что?.. Да я тебя…
— Остынь, — посоветовал я.
Его конь стоял на самом краю парома. Я сделал быстрый шаг, чуть присел и с силой толкнул плечом коня в бок. Тот невольно отступил в сторону, удерживая равновесие, копыта сорвались с края, и оба, конь и всадник, рухнули в воду — один с проклятиями, другой с душераздирающим ржанием.
Некоторое время вода кипела, там конь, стараясь вскочить как можно быстрее, месил копытами хозяина, вбивая в прибрежную грязь. Наконец конь поднялся и, дико вытаращив глаза, выскочил на берег, как ошпаренный кот, что ненавидит воду. Я надеялся, что всадник запутается ногой в стремени и конь его вытащит, однако тот некоторое время барахтался, наконец поднялся, выпрямившись, мокрый и грязный, как Рембо во вьетконговских джунглях, шлем с плюмажем потерял, вода выливается из всех щелей доспехов, на щеке кровавая ссадина, редкие волосы прилипли к голове, делая ее крохотной, на макушке зеленые веточки ряски. Еще бы лягушку туда…
Он выплюнул грязную воду, закашлялся, а я повернулся к паромщику.
— Думаю, можно отчаливать. Эти всадники сожалеют, что не могут поехать с нами, и просят позволения переправиться следующим рейсом.
— Очень просят, — добавил ухмыляющийся Альдер.
А Клотар посмотрел с неудовольствием и покачал головой. На лице написано, что я — дурак, слишком быстро наживаю врагов. А дорога не скоро закончится.
Помощники паромщика быстро убрали сходни, женщины с корзинами в последний момент успели снова проскользнуть на паром. На меня смотрели с опасливым восторгом.
Красавец, стоя по пояс в грязной воде, вскинул кулак.
— Мерзавец!.. Я тебя найду!.. Я тебя из-под земли достану!
— Лучше бы ты этого не делал, — посоветовал я. — Здоровей будешь.
Паромщик ухватился за канат, его помощники тянули изо всех сил. Один из всадников спрыгнул на землю, в руках арбалет, быстро согнулся, зацепляя крюк, с пыхтением разогнулся, торопливо вложил в канавку болт и подбежал к самой воде.
Пока он все это проделывал, я взял лук Арианта, выждал, когда дурак вскинет арбалет к плечу, до этого есть шанс, что стрелять не станет: подумаешь, сеньора искупали, не убили же, но он явно готовился выстрелить, и моя стрела, тонко вжикнув, вонзилась ему в глаз с такой силой, что вошла по самое оперение. Он повернулся, выронив арбалет, упал ничком, а окровавленная стрела на две трети высунулась из затылка, пробив железный шлем.
Паромщики молчали, ошеломленные. Альдер сказал с удовольствием:
— Сколько видел, как умельцы бьют стрелами, но такое, скажу честно, видеть не доводилось. Как приятно увидеть… на нем как будто шлем из капустного листа!
— Некачественное железо, — сказал я громко. — Сыродутное. Продукт большого скачка.
— Стрелять из лука, — сказал Клотар громко, — не рыцарское дело.
— Я не родился рыцарем, — ответил я, глядя ему в глаза. — Рыцарем я стал на поле боя. Так что я многое умею из того, что не могут рыцари. Не нарываюсь, но если кто захочет… пусть попробует.
Красавец в воде перестал потрясать кулаком. Мы отплывали очень медленно, я хорошо видел, как даже под слоем ила и речной грязи побелело его холеное лицо. Я подмигнул, махнул ему рукой.
— Помни, что ты хоть и первый парень в деревне, но деревня… махонькая!
Он еще долго орал и махал руками, подпрыгивал, разбрызгивая воду, потом выбрался на берег, ему подвели коня. Он взобрался в седло, но не стали ждать возвращения парома, а помчался обратно.
Клотар покрутил головой.
— Нехорошо…
— Хорошо, — бодро возразил Альдер. — Таким надо сбивать рога, пока еще маленькие. А то отрастут, больнее будет.
С облучка подал голос Ревель:
— И руки отобьешь…
— Нехорошо, — пояснил Клотар, — что назад ускакал. А если соберет народ для погони? Он здесь наверняка в своих землях. Не нравится мне это.
— Ерунда, — заявил Альдер жизнерадостно. — Им не мешает дать трепку. А нам малость размяться. Неужели тебе не хочется подраться?
— Ничуть, — ответил Клотар.
Альдер и Ревель вытаращили глаза на такое признание, редкостное для мужчины, даже брат Кадфаэль поднял голову от молитвенника и воззрился на брякнувшего такое. Я покосился на Клотара. В самом деле опасен, если не боится в таком признаваться. Это говорит прежде всего о силе, опыте и бесчисленных стычках, из которых выходил победителем, но уже видел, как другие — тоже сильные и умелые — расстаются с жизнью. Это подросток никогда не признается, а, напротив, будет лезть в любую драку, но в жизни каждого мужчины наступает такой день, когда он подумывает завершить скитания с обнаженным мечом в руке.
Если, конечно, доживает до такого дня.
Паром медленно пересекал реку, я услышал глухое рычание. Пес возник на краю, глядя в воду. Шерсть дыбом, верхняя губа задралась, показывая острейшие клыки. Крестьяне в ужасе метнулись на другой конец парома.
В волнах на миг мелькнул острый плавник, словно на большой скорости пронеслась касатка и снова ушла под воду. Паромщик перекрестился.
— Неужели Морской Черт?
Альдер вздрогнул, перекрестился.
— Откуда? И в море почти повывелся.
— Так то в море, — ответил паромщик тоскливо. — Эх, снова начнется…
— Что? — спросил Альдер с тревогой. — Что начнется?
Паромщик не ответил, угрюмо тянул с помощниками канат. Пес порычал, метнулся на другую сторону, напугав крестьян до трясучки, порычал и там, провожал взглядом нечто в глубине, видимое только ему. Паромщик поглядывал на пса одним глазом, дважды перекрестился, не выпуская канат из другой руки.
— Если бы это не ваша собака, — сказал он мне с почтительным ужасом, — я бы решил, что это и есть Призрачный пес! Говорят, только он истребляет Морских Чертей, водных стариков и даже перед самим Морским Удавом не отступит…
Я сказал легко, хотя внутри все затрепетало и сжалось:
— Нет, это моя ласковая домашняя собачка! Она мне тапочки приносит. Бобик, ко мне!
Пес метнулся на зов, бухнулся передо мной толстым задом, глядя преданно и с мольбой: ну прикажи что-нибудь! Ну вели куда-нибудь сбегать для тебя, хотя бы палку брось на тот берег! Или хошь я для тебя удавлю вон того в воде?
Я почесал, погладил, крестьяне крестились и с облегчением вздыхали. Многие, воспользовавшись вынужденным простоем в делах, просили у брата Кадфаэля благословения, он осенял всех размашистым крестным знамением и говорил о кротости и всепрощении.
Наконец паром ткнулся в причал из бревен на том берегу, крестьяне тут же хлынули на берег, прервав внеплановую церковную службу и забыв о своем христианстве до встречи со следующим попом или монахом, мы осторожно свели повозку и снова пустились по довольно утоптанной дороге, хотя это и Дикое Поле.
