Смит, ни на что не обращая внимания, поддакнул с энтузиазмом, глаза заблестели жаждой сражений.
— Да, это верно!.. Вперед к победам и славной гибели!.. Лучше умереть в бою, чем в постели. Мы им всем покажем, сэр Ричард!
— Еще как покажем, — поддержал я. Глаза мои рыскали по сторонам, как у сапера на минном поле. — Правда, я постараюсь уклониться от одиночных. А в melee, раз уж придется, скромно уступлю наступательный порыв не скованным узами церкви рыцарям.
Он сочувствующе поцокал языком, глаза увлажнились жалостью ко мне, которому обеты не дают обрушить всю ярость на негодяев, посмевших желать того же, что и я, тяжело опустился на ложе, лег, затем резко сел, злой и взъерошенный.
Я свое ложе сперва ощупал, осторожно сел, лишь потом спросил с беспокойством:
— Что-то стряслось?
Он спросил угрюмо:
— Видите мой меч?
Он явно хотел, чтобы я осмотрел его меч, я так и сделал: деревянные ножны, обтянутые старой кожей, простая рукоять, выкованная чуть ли не деревенским кузнецом, во всяком случае, оружейник совсем хреновый, единственное достоинство — меч длинный и достаточно тяжелый. Вынимать из ножен не стал, но, думаю, лезвие тоже не совсем гномы ковали.
— Хороший меч, — ответил я вежливо. — Э-э… удобная рукоять.
Он фыркнул.
— Рукоять?
— Ну, — сказал я в затруднении. — И гарда хорошо защищает кисть. Уверен, лезвие тоже выше всяких похвал. Ну просто предельно уверен!
Он сказал со сдержанной яростью:
— Это меч бастарда! Так называют такие мечи, что выкованы чуть ли своими руками, но острые и длинные. Я — бастард, сэр Ричард!.. Говорят, моя мать, когда была молодой женщиной, уже замужней, приглянулась проезжавшему через наши края полководцу. Он взял ее на ложе и тешил плоть трое ночей, пока снова не двинулись в поход. С тех пор среди ее сыновей появился я: выше остальных на голову, широкий в кости, злой и драчливый. Говорят, тот полководец был чуть ли не гигантом.
Он изливал душу, я кивал, все знакомо, короли и все знатные лорды берут на ложе без разбору молодых крестьянок в своих поездках, отчего у местных появлялись внебрачные дети, красиво называемые бастардами.
У нас их зовут в лучшем случае ублюдками, а в худшем… Правда, с точки зрения естественного отбора эти лорды улучшают человеческую породу. В знатные обычно выбиваются самые сильные, самые смелые и умелые, но только бастардам от этого не легче. Им приходится с детства терпеть насмешки, но зато часть из них ухитряется — за счет врожденной силы, отваги и жажды лучшей жизни — достичь немалых высот.
— Этот турнир, — сказал он жарко, — мой единственный шанс! Я заложил себя… да-да, если не верну долг, то отдаюсь в рабство на всю жизнь, зато на полученные деньги купил коня, доспехи и этот меч.
— Не густо вас оценили, — сказал я, оглядываясь. Картины вроде бы все те же, однако вместо багета резного дерева поблескивают со сдержанным достоинством узкие металлические рейки. — Не густо…
— А что было делать? — ответил он расстроено. — Никто не даст денег просто так. Всем нужен залог! А что я мог заложить?.. К тому же рыцарский конь и доспехи стоят очень дорого, сэр Ричард! Это вам готовенькие от родителей, вам цену знать не обязательно, а вот мне…
Я слушал, начиная понимать, почему всякий раз настораживается, когда произносят его имя. Смит — не дворянское имя, вообще не благородное, его носят только простолюдины, ибо Смит — означает «кузнец», и, хотя к нему прилагается «сэр», все равно каждому видно издали, что благородных предков у этого здоровяка нет.
Дурень, подумал я сочувственно. Наоборот, всякому видно, что «сэр» получил не благодаря длинному хвосту благородных предков, а своей отвагой, воинскими подвигами, силой и вообще победами. А он все прислушивается, не произносит ли кто-то со скрытой издевкой, постоянно кипит, всегда готов дать сдачи… даже заранее.
— Кто хорошо служит своей родине, — сказал я, — тот не нуждается в предках.
Он переспросил в недоумении:
— Родине?
Я запнулся, промямлил:
— Ну… в смысле, праведным людям не нужны длинные хвосты из предков. Если есть честь и мужество, если их не ронять, слава сама найдет! А короли… на то они и короли, заметят и оценят. И все воздадут. Догонят и еще дадут!
Он сердито сопел, глаза сверкали, и кулаки сжимались, словно уже повергал противников, посмевших усомниться в его благородном происхождении. Я лег и закрыл глаза, делая вид, что сплю. Пес посмотрел на меня внимательно, отошел к двери и лег у порога.
Глава 14
Смит шумно повалился навзничь и захрапел чуть ли не раньше, чем голова коснулась подушки. Пес приподнял голову и смотрел очень внимательно, как я встал и оделся снова. Смит похрапывает, лицо все еще злое, усы воинственно шевелятся. Я перебросил через плечо перевязь с мечом, подумал и взял лук. Молот, понятно, на поясе.
Пес вздохнул, в теплых коричневых глазах пожелание спокойной ночи.
— Уже скоро, — успокоил я. — Ровно в полночь, когда начнут бить кремлевские курсанты…
Пес вздрогнул от легкого шуршания, на стене образовался светящийся прямоугольник. Знакомо зашипело, прямоугольник входа в зачарованные пределы гостиницы оконтурился светящимся шнуром, словно с той стороны прожигают автогеном.
Я сказал с натужной бодростью:
— Тиха украинская ночь, но все равно охраняй сэра Смита, как охранял бы сало.
Пальцы уперлись в твердое, я напомнил себе, что на мне просто бьют микробов, прошел, как через душ с инертным газом. По глазам ударил яркий свет, бесконечный коридор освещен ярко и празднично. Светильники расположены на равном расстоянии между дверьми по обе стороны, дверные ручки золотым пунктиром уходят в римановские геометрии.
Я сделал шаг, внезапно сзади шумно дохнуло. Сердце остановилось, я в ужасе схватился за рукоять меча и за молот, развернулся с такой скоростью, что едва не оторвалась голова.
Огромный черный зверь, в котором не узнал Пса, протиснулся через стену и прыгнул на меня. Хвост звучно лупит по бокам, горящие безумным пурпуром глаза бросили зловещий свет на стену.
— Ты… — выдохнул я, хватаясь за сердце, — меня заикой сделал… Или инфарктником… Но ты молодец…
Пес ринулся целоваться, жадный на похвалу, как и все люди. Я похлопал по лобастой голове, почесал за ушами. Пес попробовал брякнуться на спину и растопырить лапы, чтобы почесал еще и брюхо, как у кабана, но я вытащил меч и нацарапал крест на стене, затем на ближайшей двери.
— Ну, — сказал я с сильно бьющимся сердцем, — помолясь и все такое…
Я налег на дверную ручку, ждал сопротивления, однако дверь охотно распахнулась. Комната огромная, богато обставленная, можно даже назвать бы люксом, если бы не такое обилие этих одинаковых дверей, ну не бывает столько люксов.
