Юноша требовательно сказал пробегающему мимо слуге:
— Наполни мой кубок!
Слуга быстро взглянул на одного из его соседей-гувернантов или гувернеров, тот обронил негромко:
— Ваша светлость, я полагаю, уже довольно.
Юноша сказал капризно:
— Почему? Мне нравится вино. Я любого здесь могу перепить! Вы мне не запрещайте, граф Эбергард…
Придворный, которого он назвал графом Эбергардом, сказал с холодной учтивостью:
— Это не лучшее достоинство рыцаря, которое следует выставлять напоказ.
Юноша чуть покраснел, а придворный с другой стороны проговорил с наигранным восторгом:
— Ваша светлость, вы еще не пробовали вот этой жареной утки! Здесь ее готовят просто волшебно. Я не представлял, что такое можно сделать из обыкновенной птицы…
По его знаку слуги поставили перед юной светлостью блюдо с плавающей в кипящем жире коричневой тушкой с короткими культями. Юноша зло повел в сторону второго придворного глазами, но, сообразив, что его же спасают от неловкости, буркнул что-то и взялся с остервенением кромсать ножом утку.
Даниэль рядом со мной сказал насмешливо:
— Сын герцога Люткеленбергского, гранда Кастилии, конунга Хельнурга и графа Аквании, а главное — дальнего родственника Барбароссы. Герцогство, сказать по правде, почти не уступает размерам иному королевству! Потому юного Легальса сопровождают граф Эбергард Сейненский и граф Мемель, его наставники. Да только не сделать из курицы сокола…
Я ответил шепотом:
— Как-то не по себе рядом с этими светлостями и высочествами. Мне бы попроще соседей по столу…
Он подбадривающее улыбнулся.
— Барбаросса не дурак. И не слаб. За его столом только те, кто сам по себе что-то стоит. А на всякие там светлости и высочества король не больно обращает внимание.
Я бросил на него короткий взгляд и поспешил опустить глаза. Даниэль прав. Его самого бы не допустили за стол с такими знатными особами, если бы не обладал реальной властью там, на Юге, где королевская власть ослаблена, а вольные города сами пишут и принимают законы.
У герцога Валленштейна тоже какая-то цель есть, что-то помимо участия в турнире. Не думаю, что ради одной возможности сшибить кого-то с коня он преодолел такое расстояние. Это сэр Смит и ему подобные верят, что все-все собрались сюда ради удовольствия бить друг друга по головам на законном основании, да еще и деньги получить. Но среди веселых и разудалых морд вижу и совершенно трезвые, с холодными проницательными глазами.
У Валленштейна именно такой взгляд. Его герцогство, как мелькнуло в разговоре, расположено по эту сторону океана. Эту новость я долго поворачивал так и эдак, пока не нашел аналогию с французским городом-портом Кале, который неизменно принадлежал Англии, в то время как другие владения Англии во Франции то увеличивались, то сокращались.
Судя по обрывкам разговоров, он настоящий южанин, его герцогство по эту сторону океана… но по ту сторону Великого Хребта. Я жадно присматривался к человеку, во владениях которого нет церкви, который живет по иным законам, чем нынешний христианский мир. Герцог, похоже, уловил мой интерес, я поймал высокомерный и чуточку брезгливый взгляд, спохватился и перенес внимание на его рыцарей, что тоже с Юга.
Рыцарь Гогенштальд, постепенно хмелея, все чаще поглядывал на меня, лицо раскраснелось, наконец сказал очень уж учтиво:
— Сэр Ричард, на победу в турнире было много претендентов, их шансы обсуждались задолго до начала. Но ваше имя никто не упоминал!
Я налил себе в кубок вина, пригубил, прислушался к ощущениям. Рыцарь ждал, но я сделал вид, что любуюсь игрой света на драгоценных камешках в ободке кубка. Он выждал, продолжил вопросительным тоном:
— Мы пытались понять этот случай, но так и не разгадали…
Я сделал еще глоток, поставил кубок и стал накладывать себе жареных птичек. Гогенштальд снова выждал, теперь и герцог с Блэкгартом начали прислушиваться, наконец Гогенштальд сказал раздраженно:
— Сэр Ричард, вам не кажется, что это неучтиво?
— Что? — спросил я.
— Не отвечать на вопрос!
— Вопроса не было, — напомнил я. — Была констатация факта. Плохо вас обучают там, на Юге.
Он вспылил, завелся, но рука герцога опустилась на его плечо, я не слышал, что он сказал молодому рыцарю, однако тот увял, посмотрел на меня с нескрываемой злостью.
— Не придирайтесь к словам! Вы меня поняли.
— Учитесь мысли выражать грамотно, — сказал я поучающее. — Совсем у вас запущено, как погляжу…
Герцог поглядывал на меня искоса, в прищуренных глазах я видел странное ожидание. Гогенштальд сказал зло:
— А вас, погляжу, обучали долго? Но что-то вы молоды для обученного всем искусствам!
Я ответил прохладно:
— Я молод, но старые книги читал.
— И что?
— Можно и так получать житейскую мудрость, — сообщил я и посмотрел ему в глаза. — Учась на чужих ошибках.
Он фыркнул, но тон сбавил, чувствуется, не по себе, однако на него смотрят, сказал вызывающе:
— И что вам говорит житейская мудрость?
— Что девяносто девять из ста опасностей, — ответил я ровно, — которые нам угрожают и чего люди страшатся, остаются вымыслом.
Он умолк, озадаченный, Валленштейн впервые произнес, обращаясь ко мне:
— На случай не рассчитывайте. Вас с турнирного поля вынесут ногами вперед.
— Кто идет за шерстью, — ответил я, — возвращается стриженым.
Он молча покачал головой, глаза его стали темными. Мне почудилось, что это он старается проникнуть в мои чувства, словно водяная пыль из фонтана по голой коже, это сразу же прошло. Я отвернулся и стал прислушиваться к разговору архиепископа Кентерберийского с королем Барбароссой. Судя по репликам, король планирует в будущем на месте турнирного поля построить целый город: в ближайших горах обнаружена серебряная руда, а также залежи метеоритного железа. Сам город потребует в первую очередь, конечно же, церкви, ибо только церковь следит за тем, чтобы люди не превращались обратно в свиней.
— Хорошая мысль, сын мой, — обрадованно сказал архиепископ. — Очень мудрая даже…
Рядом громко звякнуло, я повернул голову, это сэр Гогенштальд положил на мою опустевшую тарелку огромный кусок баранины. Глаза молодого рыцаря холодно смеялись.
— Не слушайте старых дурней, — сказал он, — все равно у них ничего не получится. Лучше отведайте этой дивной баранины! Возможно, это ваша последняя трапеза. Будете в аду вспоминать…
— У меня тоже есть совет, — произнес я. Он с ожиданием посмотрел мне в лицо.
— Готов выслушать.
— Никогда, — сказал я, — не стойте между столбиком и собакой.
